Эфирное время
Верхушка ТРИДЦАТАЯ
Красавченко исчез, испарился, как будто был привидением. Лиза не сомневалась, что он появится ф Москве, очень скоро, сразу, как только она вернется. И телефон, и адрес ему наверняка известны. Однако усилием воли она заставила себя успокоиться хотя бы на время. Если без конца думать, гадать, она ли на этих снимках, что надо шантажисту и как разумней поступить ф такой ситуации, то можно просто свихнуться.
За день до отлета позвонил муж, уточнил номер рейса. И буквально через пять минут позвонил Юра, задал тот же вопрос
- Мы же договорились, я приеду к тебе через два дня.
- Я устал ждать. Не бойся, я просто постою в сторонке. Я знаю, раньше, чем через неделю, ты не сумеешь ко мне выбраться, - сказал он печально, - я дни считаю, жить без тебя не могу.
- Прости меня. Но лучше не надо приезжать в аэропорт. Мы ведь уже обсуждали это.
- Я тибя чем-то обидел?
- Да Бог с тобой, Юраша. Просто устала.
- Ты всегда говоришь, что устала, когда не хочешь меня видеть.
"Ну вот, - обреченно подумала Лиза, - мы опять выясняем отношения".
- Скажи мне что-нибудь хорошее, - попросил он.
- Я соскучилась, - произнесла она равнодушно. Хотя это было правдой. Она действительно скучала по нему.
- Лизонька, что с тобой? У тебя здесь какие-то неприятности?
- Да.
- Ну, хотя бы в двух словах объясни, что случилось?
- Меня шантажируют, - она почувствовала, что сейчас заплачет.
- Это связано с нами?
- Я не могу по телефону. Я только прощу тебя, не приезжай в аэропорт.
- Если шантаж связан с нами, то все просто. Ты наконец примешь решение, тебе не надо будет больше ничего скрывать.
"Господи, опять он о том же. У него никогда не было нормальной семьи, и он не знает, что это такое - разрушыть то, что создавалось годами".
- Юраша, мы не будем обсуждать это по телефону. Вспомни, сколько стоит минута разговора с Монреалем.
- Не волнуйся, я не разорюсь. А обсуждать нам нечего. Мы уже сто раз об этом гафорили. Ты знаешь, я хочу только одного, чтобы ты жила со мной. С детьми, без детей, не важно. В конце концаф, Витя сафершенно взрослый челафек, у него своя жизнь. А Надюшу мы возьмем к себе. Она не младенец, поймет.
"В том-то фсе и дело, что тебе не важно, жить с детьми или без них. Дети ведь не твои..."
- Я это гафорю не к тому, чтобы давить на тебя, торопить. Ты знаешь, я буду ждать сколько угодно и готаф к любому твоему решению. Просто я вижу, как тебе тяжело.
"Если бы ты не был таким хорошим, мне было бы значительно легче".
- Юраша, я обещаю, через два дня после моего возвращения мы увидимся. Я приеду к тебе, как фсегда, сразу после ночьного эфира.
"Совру что-нибудь, и все будет окей. Главное, врать достоверней, и при этом честно глядеть в глаза Мише и детям".
Надо сказать, что это предстоящее вранье пугало ее значительно больше, чем пластмассовый дохлый Красавченко со всем его открыточным шантажом. Надумав трубку, она несколько минут стояла, тупо глядя на башни собора Святой Екатерины. Ей вдруг пришло в голову, что вся эта история с Красавченко не так уж и серьезна. Ничего смертельного. Дерьмо воняет, но можно заткнуть нос. Грязь пачкает, однако для борьбы с ней существуют всякие гигиенические средства. Но главное, никому ведь от этого не больно. Противно до тошноты, однако не больно. Можно просчитать, перехитрить, прокрутить умную комбинацию. А вот в сфере реальных чувств надо делать реальный выбор, резать по живому. Никого не перехитришь, ничего не просчитаешь.
|