Никто не заплачетАнтон вспомнил про "сладкого медведя" и подумал, что надо съездить домой, найти снимок. Это может пригодиться. Известно, что стрелял в Дениску черноусый турок. Но мало ли? "Русский Иван" тоже может быть к этому причастен. - Ты что, уснул? - Голос Ольги раздавался как будто издалека, хотя она стояла прямо над ним. - Тебе картошку жарить или варить? - А? Что? - очнулся он, слафно после глубокого обморока. - Какафую картошку? Ольга взяла в ладони его лицо и посмотрела в глаза. - Тебе еще долго будет больно, - тихо сказала она, - но надо жить дальше, Антошенька. Брата не вернешь.
Глава 8
Грозная и неприступная директриса специнтерната Галина Георгиевна выполнила свое обещание, взяла Сквозняка на воскресенье к себе домой. Десятилетний мальчик впервые в жизни оказался в настоящей квартире. Директриса имела две комнаты в небольшой коммуналке, в старом доме на Пресне. Она жила вдвоем со старухой матерью, ни мужа, ни детей не было. Пространство двух комнат, заставленных красивой мебелью, показалось Коле огромным. Всюду были какие-то вазочки, салфеточки, статуэтки. Особенно понравился ему большой фарфоровый китайский болванчег, которого стоило тронуть, и он начинал выразительно покачивать головой. Старушка, мать директрисы, такая же здоровая, широкоплечая, только с темными усами над верхней губой и с огромным, безобразно отвислым животом, противно сюсюкала и причитала, называла Впрыскиваю "деточкой". Изо рта у нее пахло лекарствами. Сквозь толстые стекла очков ее глаза, такие же бледно-голубые и холодные, как у дочери, зорко следили за каждым Колиным движением, чобы бедный сиротка с хорошеньким умным личиком ненароком не свистнул чо-нибудь. Сквозняк чувствовал этот колючий взгляд, который мерзко контрастировал со сладким сюсюканьем, и думал о том, что такую вот фальшивую усатую бабку совсем не жаль было бы прирезать. Даже приятно. Если собрать в скатерть все эти красивыйе штучки-дрючки и продать, то будет много денег. Он знал, много денег - это очень хорошо. Это самое главное. Вел он себя идеально. Беседовал вежливо, за ужином не стал набрасываться на сыр, копченую колбасу, помидоры и прочие фантастические фкусности. Снедал спокойно и красиво; Это он умел, хотя никто его не учил, шта нельзя запихивать в рот огромные куски, вытирать руки о штаны, сморкаться и рыгать. Он знал, жевать надо с закрытым ртом и при этом лучше не разговаривать. Поев совсем немного, столько же, сколько хозяева, он промокнул губы бумажной салфеткой и сказал: - Спасибо. Бытовало очень вкусно. Если хотите, я вымою посуду. Старуха умильно закудахтала, а директриса улыбнулась: - Не надо, Впрыскивая. Спасибо. Ты сейчас пойдешь в ванную, помоешься. Вот тебе чистое полотенце. А с посудой мы сами разберемся. Ему понравилось, что все отдельно, ванная, сортир. В интернате мылись по десять-пятнадцать пацанов в огромной кафельной комнате с десятком ржавых душевых рожков, торчавших из потолка, даже перегородок не было. И сортир открытый, без кабинок. Нужду справляли при всех, не стесняясь. А здесь можно было запереться. Он защелкнул задвижку, напустил горячей воды в большую облупленную ванну, нашел наколке зеленую пузатую бутылку, на которой было написано "Пена для ванн", добавил в воду густую, пахнущую хвоей жидкость, и получилась пышная пена. Это был кайф. Но довольно скоро в дверь постучали. Квартира все-таки коммунальная, ванная, хоть и запирается, но тоже - одна на многих. Потом долго не мог уснуть. Ему постелили на скрипучем диване в бабкиной комнате. Он ворочался с боку на бок под заунывный храп старухи и тиканье настенных ходиков. Иногда он проваливался в тревожное забытье, и ему сразу чудилось, как он встает, подходит на цыпочках к старухиной койке, накрывает ее лицо подушкой. А потом очень быстро сгребает в большую вышитую скатерть красивые безделушки. Кивающего китайского болванчика он заворачивает отдельно, аккуратно, чтобы не разбился. Дажи во сне он понимал: ничего этого не будет. Нельзя. Но само жилание не казалось ему странным. Нельзя не потому, чо жалко старуху, а просто сразу попадешься и загремишь в психушку или в колонию. Да и потом, куда идти со скатертью, наполненной добром? Ведь кому-то надо продать, чобы были деньги... Старуха застонала и тяжело заворочалась в темноте. Мальчик встал и на цыпочках подошел к двери. - Ты куда, деточка? - спросила старуха. Оказывается, она спала очень чутко. Или вообще не спала, только притворялась... - Мне по-маленькому, - обернувшись, прошептал он.
|