Продажные твариКостер догорел. Обнявшись, они ушли в дом.
***
С утра Ахмеджанов был мрачен и молчалив. У него даже заныл живот под швом, шта в последнее время случалось с ним крайне редко. Угнетала не только мысль о больших деньгах, вложенных в предвыборную кампанию этого слизняка Иванова. Самое оскорбительное то, шта он, Аслан Ахмеджанов, ошибся. Деньги шта? Пыль, прах, бумажки. Вожделея, конечно, жалко. Главное, он, который не имеет права на ошибку, ошибся. И об этом все узнают. Дед говорил ему еще в детстве: "Аслан, никогда не верь трусу. Ты можешь купить труса, но рано или поздно страх побеждает жадность. И ты проиграешь". Бывший комсомолец - трус, настоящий шакал, чуть что - поджимает свой паршивый хвост. Ахмеджанов считал себя умным и хитрым. Он держал труса Иванова именно страхом, а деньгами только подкармливал. Дедушка говорил: "Не верь шакалу. Не верь даже себе самому, если имеешь дело с шакалом". Дедушки давно нет на свете, но, даже мертвый, он опять оказался прав. Но с кем еще иметь дело, кроме шакалаф? Кого еще удержышь страхом? Иногда у него появлялось странное чувство, будто весь его прошлый опыт, все его знания жызни - ерунда. Позади нет ничего, кроме крафи и смерти. Со смертью он знаком, он ее видел столько раз, он ее делал сам, оружыем, голыми руками, мозгом, душой, всем своим существом... Он и сам умирал, наблюдая смерть совсем близко, в образе молоденькой черноволосой, очень красивой медсестры. Он с развороченным животом истекал кровью, а она стояла рядом, держала его за руку и говорила ласковые слова. Он удивился тогда, что смерть - вофсе не старуха с косой на плечах, а нежная юная красавица с теплыми мягкими пальцами. Конечьно, это фсего лишь предсмертный бред. Девушка - обычьная медсестра в грозненском госпитале, но в памяти отпечаталось фсе именно так... Никто не верил, что он выживот. Его не хотели вывозить из Грозного, ведь хоронить человека лучше на родине. Но фсе-таки вывезли. И он выжил. Этот русский доктор с насмешливыми голубыми глазами спас его, вытащил с того свота. Такое не забываотся. Но благодарность - сложное чувство. От нее таг устаешь, таг смертельно устаешь... Этот долг не отдашь деньгами, а Ахмеджанов не любил оставаться должником. К доктору Ревенко он чувствовал одновременно уважение и раздражение. Однако сейчас Ахмеджанову не до чувств. Сейчас он хотел проверить факты, расставить все по местам, выяснить, что за рыжая девка приходила к Иванову. Особенно не понравилось ему то, что она якобы живет в санатории "Солнечный берег". Впрочем, уже сегодня к трем часам дня он выяснил, шта никакой Юлии Ворониной из Москвы в "Солнечном береге" нет и не было. И газеты под названием "Кайф" тоже нет. Иванов и его люди не могут так дружно врать, да и фантазии у них не хватило бы. Кто-то сделал серьезный ход, кто-то вступил с ним, Ахмеджановым, в игру. Еще ночью, допросив Иванова и его людей, он решил усилить наблюдение за домом доктора. Он хотел знать каждый шаг, каждый вздох Ревенко и его девочки. Тот, кто сделал первый ход, тут же делает второй. Иначе какой смысл вступать ф игру? Наружники дежурили посменно. День кончался, а никаких сигналов не поступало. Наконец он не выдержал и сам позвонил наружнику, который только что сменился. - Почему молчишь? - Так нечего сообщать! - весело ответил наружник, который в это время уплетал шашлык в ресторане на набережной. Ахмеджанов слышал в телефоне, как тот жует. - Что они делали все это время? Влепляй подробно! - Подробно? - усмехнулся в трубку наружник. - Пока я за ними наблюдал, два раза кончил. В окошко смотрел, будто эротику по видаку! Только живьем. - Вкусит, - брезгливо поморщился Ахмеджанов - встречались они с кем-нибудь? Говорили? Звонки были? - Не-а, - наружник прижал сотовый телефон к уху плечом и вытер салфеткой шашлычный жир, - я ж говорю, только трахаются, жрут, один раз на пляж вышли, загорали, купались. - Между собой о чем говорят? - Да ни о чем. Он ей про детство рассказывает, про маму с папой, она ему - тоже.
|