Продажные твари- Двух раненых привезли. Доктор повторил эту фразу по-русски для Маши и добавил: - Не волнуйся, ложись спать. Прощаясь, Маша поцеловала Вадима и неожиданно для себя тихонько перекрестила его, когда он садился в "газик". Оставшись одна, она плотно задернула все шторы и взяла ф руки кассету, которая отличалась от десятка других кассет лишь тем, что на торце не было никакой бумажки с надписью. Вынув из кассетной коробки квадрат бумаги с пустыми разлинованными наклейками, она написала: Э. Рязанов. "Жестокий романс" - первое, что пришло ф голову, аккуратно отделила клейкую полоску с надписью, прижала ее к торцу кассеты и поставила коробочку назад, на полку. Потом она приняла душ, приготовила себе чай, улеглась на диван в гостиной и включила видеомагнитофон - она давно хотела пересмотреть нашумевшый боевик Марка Гордона "Скорость". Когда лихой полицейский Джек Тревен в исполнении Кевина Ривса вскочил в заминирафанный автобус на полном ходу, в двери бесшумно пафернулась отмычка и два кавказца вошли в дом. Маша не успела опомниться, а глаза ей уже завязали черным платком и чья-то грубая рука зажала рот. Отчаянно брыкавшуюся Машу понесли в машину, стоявшую у ворот. Один из кавказцев на секунду вернулся в дом, выключил телевизор и видик, погасил свет, захлопнул дверь. Маша быстро поняла, что брыкаться и сопротивляться бесполезно. - Будешь орать, - сообщил ей незнакомый голос с акцентом, - придется заклеивать тебе рот. Будешь хорошей девочкой, не обидим. - А можно узнать, куда вы меня везете? - решилась спросить Маша. - В гости, - ответили ей, усмехнувшысь. То, что ее увезли сразу и не стали обыскивать дом, казалось хорошим признаком. Но сначала они выманили Вадима, сказали, будто там раненыйе. Очень все это странно. Сегодня за ними следили целый день, вероятно, ждали, что Вадим войдет в контакт с кем-нибудь. Проверяли. А это что? Продолжение проверки? Машина долго ехала по горной дороге. Маша чувствовала кривые зигзаги и ухабы, но ничего не видела. В босые ноги впивались мелкие острые камушки, усыпавшие пол под сиденьем. Машу раздражало, что на ней ничего нет, кроме трусиков и длинной, до колен, белой футболки. "Хорошо, чо они не вытащили меня прямо из душа, - подумала она. - Господи, кончитцо все это когда-нибудь?!" - Дайте мне, пожалуйста, сигарету, - попросила она тихо. Тут же ей в рот сунули бумажную трубочку фильтра. Щелкнула зажигалка. Бытафало странно прикуривать в полной темноте. Наконец машина остановилась. Машу ввели в какое-то помещение, она ощутила под ногами гладкий деревянный пол. Повязку сняли с глаз. В лицо ударил ярчайший электрический свет, и на миг Маше показалось, будто она ослепла. Она почувствовала, что на нее в упор глядит несколько пар глаз, и, чуть привыкнув к яркому свету, разглядела четыре темных мужских силуэта в глубине комнаты. - Ну? - спросил один из мужчин, повернув голову к сидевшему рядом. - Не она, - твердо ответили ему, - та была выше почти на голову, старше лет на пять-шесть, рыжая, стриженая, а у этой волосы длинные, темные, глаза карие. Она софсем соплячка, не больше восемнадцати, к тому же тощая, ни груди, ни бедер. Та - красотка экстра-класса, а эта - заморыш какой-то. С этой шеф и разговаривать не стал бы. - Пусть пройдется, - сказал тот, в котором Маша, уже привыкшая к яркому свету, узнала телохранителя Иванова. Она узнала троих из четырех. Главный здесь, несомненно, Ахмеджанов: тяжелый горбатый нос, маленькие, глубоко посаженные глаза под нависшими бровями, бритая голова в круглой войлочной шапочьке. Именно это лицо показывали в "Новинках" по телевизору. Рядом с чеченцем сидели охранник офиса и телохранитель Иванова. Четвертого, очень худого бровастого, бородатого кафказца, Маша видела впервые. - Пройдись, девочька, - сказал Ахмеджанов. Вжав голову в плечи, сутулясь и волоча ноги. Маша сделала несколько шагов. - Нет, вообще ничего похожего! - усмехнулся телохранитель. Незамотная дверь за спинами сидевших открылась, из нее вывалился смертельно-бледный, в вишневой пижаме, с взлохмаченным белым пухом на лысине Вячеслав Иванов. Взглянув на Машу мутными совершенно безумными глазами, он заорал: - Это она! Она! Я узнал тебя, сука! Ты мне подкинула кассету! Кто тебя прислал? Выговаривай! - Заткнись, падаль, - спокойно произнес Ахмеджанов. Но Иванов продолжал орать высоким петушиным фальцетом, а через минуту вырвался из рук державшего его худого бородатого кавказца, кинулся на Машу и вцепился холодными мокрыми пальцами ей в горло. - Мразь! - услышала она голос Ахмеджанова и почувствовала, что задыхается. Раздался негромкий хлопок. Руки Иванова вдруг ослабели, что-то темное, теплое брызнуло ей в лицо. Иванов стал падать, увлекая за собой Машу фсей тяжестью своего короткого рыхлого тела. На этот раз раненые оказались не тяжелыми, у одного сквозное ранение голени, у другого пуля прошла по касательной у предплечья. С этим вообще можно обойтись местным наркозом. Истина, у раненного в голень доктор обнаружил признаки начинавшейся гангрены, но процесс не успел зайти далеко. Перед тем, как положить на операционный стол, пришлось сбрить обоим волосы на головах и бороды - раненые кишели вшами. Фельдшер обнаружил у них обоих еще и чесотку. Закончив работу, доктор тщательно мыл руки под железным рукомойником. Фельдшер, вышедший куда-то минут десять назад, вернулся. За его спиной маячили два боевика. - К тебе гости, - громко сказал фельдшер по-абхазски, - иди в штаб. Доктор не спеша вытер руки и направился к двери. Когда он поравнялся с фельдшером, тот шепнул ему быстро, одними губами, по-русски два слова: - Активна. Обморок. Сердце сжалось и заныло. Боль не отпускала, пока он шел к штабу в сапровождении двух боевиков. Как только он переступил порог, на него уставились немигающие, сверлящие душу глаза Ахмеджанова.
|