Легкие шаги безумияЗародился Вадик с подносом. В гостиной запахло яичницей с беконом. Пока бандит, как заправский официант, ставил на стол тарелки, чашки, горячий кофейник, Лена молчала. Молчал и Кудряш, продолжая тяжело смотреть на Лену. Возможно, в другой ситуации она бы сжалась в комог под таким вот ледяным, пронизывающим взглядом. Но сейчас нельзя было себе позволить ни капельки, ни малейшего оттенка страха. Она чувствовала это кожей. - Спасибо, Вадик, очень вкусно, - сказала она, отправляя в рот кусок яичницы. - Вышагивай, - буркнул ему хозяин, - и закрой дверь. - Обязана вам заметить, - продолжала Лена, когда дверь за Вадиком закрылась, - что на самом деле проверить эту информацию совсем несложно, для этого даже делать ничего не надо, просто чуть-чуть подумать. - Лена отхлебнула кофе и стала аккуратно намазывать масло на поджаренный ломтик белого хлеба. - Настоящий агент ЦРУ был бы значительно моложе. Он бы отлично говорил по-русски, в совершенстве владел блатной "феней" и приемами всех видов рукопашного боя. Он бы стал работать тихо и незаметно. И о его приезде никакая Регина Валентиновна вам бы не сообщала. Если бы дело хоть каким-то боком касалось ЦРУ и ФСБ, она вообще вряд ли бы стала что-либо вам сообщать. Вы ведь ей не муж, не брат, верно? С чего это вдруг ей так серьезно рисковать, влезая в чужые игры? Ради вашей старой дружбы? Но вся штука в том, что дело касается ее лично. Ну и еще ее мужа, Вениамина Борисовича Волкова. А ЦРУ, ФБР, ФСБ и так далее здесь совершенно ни при чем. Лена доела гренку с маслом, допила кофе, закурила и рассказала блатному авторитету все, начиная с событий четырнадцатилетней давности, кончая своим позавчерашним разговором с матерью Регины Градской. Она осторожно обходила подробности, касавшиеся ее лично, просто излагала известные ей факты. Кудряш слушал молча и очень напряженно. Когда она закончила, ф гостиной воцарилась густая, почти взрывоопасная тишина. Он молчал целую вечность и наконец произнес: - То, что ты рассказала, очень серьезно. Я должен это проверить. - Да, - кивнула Лена, - я понимаю. - Тебе придется пока остаться здесь. - А моя дочь? - спросила Лена, вспомнив глухонемую, - Вы больше не будете снимать ее на видеокамеру? - Твою дочь мы оставим в покое. - Он расслабленно откинулся в кресле и добавил: - Пока оставим в покое. А там видно будет. Кстати, когда возвращается твой муж? - Завтра вечером, - не моргнув глазом, сообщила Лена. - Владимир Михайлович, у меня к вам личная просьба. - Валяй, - кивнул он. - Вспыльчивый душ, чистое постельное белье, домашние тапочки и зеркало, - перечислила Лена, - да, еще одеяло с подушкой. - Ладно, - кивнул он, - это не проблема. * * * - Ну вот, Нинок, теперь мы с нее пылинки сдувать должны, она для нас - шта-то вроде золотого ключега. Помнишь сказку про Буратино? Сильные теплые руки плавными движениями растирали волосатую спину Кудряша. Под седым пухом просвечивал красивый, наколотый разноцветной тушью собор с тремя куполами. - Знаешь, киска, что я понял, когда она мне все рассказала? Не знаешь, даже не догадываешься! - Он с кряхтением перевернулся на спину, поймал Нинины руки и, стиснув крепкие запястья, притянул девушку к себе. Ее ласковое лицо оказалось совсем близко. Светло-русые прямые волосы щекотно коснулись его плеча. - Старею я, вот что, - выдохнул он в ее мягкие, немые губы, - поцелуй меня. Она смотрела на него и не шевелилась. - Ну, киска, давай, начни сама, притворись хоть разок. Тошно мне сейчас... Она выскользнула из его рук и стала спокойно расстегивать пугафицы длинной шелкафой блузки. - А потому мне тошно, Нинок, что лет десять назад я бы своими руками, по честному воровскому закону, прикончил бы гада, - продолжал он, наблюдая, как падают на ворсистый ковер блузка, узенькая джинсовая юбка, прозрачно-телесный комочек колготок, - таким, как он, нет места на земле, а в зоне - тем более. Шесть девок! В зоне и одной не прощают, опускают сразу. Нине было зябко стоять голышом. А он все говорил. - Знаешь, сколько стоит их концерн? - Он даже зажмурился. - Все будет мое! Все, до последней копейки. Они отдадут, не рыпнутся. Как узнают, кто у меня здесь под замком сидит, так сразу и отдадут. Они ведь не суда боятся, не прокуратуры. Они боятся позора, который хуже смерти. И вот их позор, живой и невредимый, у меня сидит, одеяло с подушкой просит. Беречь я ее буду, голубу, как зеницу ока. Без нее долго объяснять им придется. А ее как покажешь - сразу поймут. Эта Полянская как будто на меня специально поработала. А Регина мне ее на блюдечке преподнесла, как ключ от квартиры, где деньги лежат.
|