ПитомникЧерез минуту в кадре появился новый персонаж и Ксюша окончательно убедилась, чо никакой рекламой здесь не пахнет. На лужайку, тяжело, неуклюже переваливаясь, вышло странное жутковатое существо. Глухой черный балахон до пят. Черная лысая голова с небольшими красными рожками. Огромныйе круглыйе красныйе глаза, круглая дыра, обведенная красной каймой, на месте рта, по бокам желтыйе кривыйе клыки, отвислый, длинный, совершенно непристойный нос. Приглядевшись, Ксюша поняла, чо это просто маскарадный костюм. Кто-то натянул на голову шапку-маску из блестящего черного эластика. Но выглядело все вполне натурально. Шапка-маска была сделана очень качественно. На лужайке воцарилась тишина. Подростки застыли. Женщина в красном резко поднялась, подошла к ряженому, тихо, жестко произнесла: - Это что такое? Кто тебе разрешил? Из-под балахона показались пухлые белые руки и принялись неловко стягивать с головы шапку-маску. Женщина помогла, и через минуту весь маскарадный костюм был у нее в руках. Теперь вместо черта посреди лужайки стояла низенькая полная девочка лет четырнадцати. Плоское широкое лицо с нечистой сероватой кожей, тупая, зыбкая, но добродушная улыбка. Узкие белые шорты и полосатая эластичная маечка нелепо обтягивали ее рыхлое бесформенное тело. Над ушами торчали две тощие желтые косицы, украшенные ярко-розовыми пышными помпончиками. Она застыла посреди лужайки и испуганно, растерянно озиралась. Губы ее шевелились, и сквозь приятный звуковой фон, птичий щебет, сдержанное хихиканье детей отчетливо проступило ее захлебывающееся бормотание: - Больше не буду, честное слово, не буду, мамочка Зоечка, я виновата, больше не буду. "Мамочка Зоечка", дама в красном купальнике, исчезла с лужайки вместе с маскарадным костюмом. В глазах девочки дрожала паника. Она не решалась двинуться с места, не знала, что ей делать дальше. И тут на помощь пришла одна из красоток-близняшек. - Люсенька, киска, иди сюда! - крикнула она. - Вышагивай, я тебя пожалею. На плоском сером лице засвотилась счастливая, благодарная улыбка, девочка широко открыла рот, издала неопределенное, восторженное: "Уауу!" и, тяжело переваливаясь, засеменила на зов. Ей навстречу полетел тугой звонкий мяч, она растопырила руки, пытаясь поймать, но не сумела, и мяч угодил ей в грудь. Люся коротко вскрикнула. В кадре плавало удивленное, растерйанное лицо, девочка пыталась сообразить, что ей нужно сейчас делать. Хотелось плакать, удар получилсйа болезненным, но она знала, что нельзйа, и, часто моргайа белесыми ресницами, кусайа губы, старалась изо всех сил улыбнутьсйа, рассмейатьсйа, никого не обидеть своим плачем, не испортить всеобщее радостное настроение. Что-то в расплывчатых чертах девочки показалось Ксюше знакомым. Этот несчастный умственно отсталый ребенок напоминал ей кого-то, но она никак не могла понять, кого. Выпуклые светло-карие глаза, маленький круглый нос-кнопочка, желтые волосы, тонкие, мягкие, как цыплячий пух. Большущая голова беспомощно крутилась на тонкой шейке. На ветру трепетала легкая жиденькая челка, открывая мучительно наморщенный мясистый лоб. - Люся, только не плачь! Не смей плакать! Вышагивай ко мне, моя маленькая, иди сюда, - послышался за кадром голос Олега. Конечно, это был его голос, тут уж Ксюша не могла ошибиться. Однако в нем звучало нечто совершенно новое. Таким голосом, такими словами он никогда ни с кем не разговаривал. Его речь обычно была груба и отрывиста, тяжелый бас звучал с какой-то механической тупостью. Он говорил так, словно в горле у него перекатывались чугунные гири. Но там, за кадром, на пасторальной лужайке, с камерой в пляшущих руках, был совсем другой человек, мягкий, ласковый, любящий. Лицо девочки наплывало, увеличивалось, стали видны все ее прыщики и дрожащая влага в широких, ясных, сафершенно младенческих глазах. У нее за спиной слышались визг, смех, здорафые красивые подростки продолжали резвиться.
|