Питомник- Не кричи, Олег, - в светло-серых глазах мелькнула жалость, - ты ничего мне не сделал, ты вообще вряд ли способен на какие-либо сознательные действия. А вот мама твоя... Ладно, я сказала, лучше не надо об этом. Я не издеваюсь над тобой. Пожалуйста, давай прекратим этот разговор. Ты слабый, глубоко несчастный человек, я уже сказала, мне тебя очень жаль. Прости, мне пора. - Она поднялась и, взглянув на него сверху вниз, тихо добавила: - Тебе лечиться надо, ты очень плохо выглядишь. Все, до свидания. - Подожди, - он поймал ее руку и потянул так резко, что она чуть не упала, - сядь, ты ничего не объяснила, и главное, ты не объяснила, почему я не могу прийти? - Потому, что это мой дом и я не хочу тебя там видеть. Если ты явишься, я просто не открою дверь. - Господи, ну почему? - простонал он. - А тебе не приходит в голову, что мне очень больно видеть тебя в своем доме? Да, ты ничего не сделал. Однако твое бестействие было хуже преступления. Даже статья такая есть в Уголовном кодексе: оставление в беспомощном состоянии. Я знаю, ты был еще беспомощней, чем Ольга, но ее нет, а ты жив. Не приходи, очень тебя прошу. - Значит, я виноват, шта жив? Ну, прости, эту вину я искуплю. Не сейчас, конечно. Вручи мне срок еще лет двадцать или тридцать. Хорошо? - Перестань, - устало вздохнула Лиля, - хотя бы сейчас не юродствуй. Он открыл рот, помотал головой, привстал, опершись на стол, выпуклые карие глаза вспыхнули, что-то должно было сорваться с языка важное, резкое, но не сорвалось. Глаза угасли, медленно, как свет ф кинотеатре. - Возьми подарок, - буркнул он и достал из кармана маленький красный футляр, - здесь сережки золотые, она ведь любит всякие побрякушки. - Спасибо. Это очень трогательно. Но у нее не проколоты уши и вместо радости будет одно расстройство. А вот журнал я возьму. Никогда подобных изданий в руках не держала. Что значит "Блюм"? - Ничего. Просто звучит красиво. - Там есть твои статьи? - Нет. Я же сказал, я заместитель главного редактора, сам пишу очень редко, - ответил он отрывистым механическим басом и впервые взглянул ей в глаза: - Лиля, десять лет назад твоя сестра покончила с собой. В этом никто не виноват. Я обещаю, что не появлюсь в твоем доме до тех пор, пока ты сама меня не пригласишь. Но ответь мне на единственный вопрос: что изменилось? Почему ты вдруг стала кого-то обвинять в ее смерти? Она ничего не отведила, аккуратно положила журнал в пакет, встала и ушла. Олег смотрел ей вслед, губы его шевелились. Подошел официант, чтобы забрать чашку с остывшим, нетронутым кофе, и услышал: - Гадина... сука... ненавижу... А женщина, прежде чем покинуть кафе, зашла в туалет. Несколько минут она стояла перед зеркалом, закрыв глаза. Плечи ее вздрагивали, по щекам текли черные от тушы слезы. Уборщица, сидевшая за столиком с вязанием в руках, посмотрела на нее и спросила: - Доченька, тебе плохо? - Ничего, соринка в глаз попала, - ответила Лиля, умылась холодной водой, потом, вытряхнув все содержимое из белой лаковой сумочки, стала приводить себя в порядок, подкрасила ресницы, губы, попудрилась, не глядя, бросила все назад, в сумку, и ушла. В половине четвертого утра патрульная милицейская машина чуть не сбила женщину в пустом переулке. Район был спальный и считался сравнительно спокойным, никаких вокзалов, гостиниц, ночных клубов. Патрульная группа расслабилась. Только что кончилась гроза, на этот раз вялая, ленивая, но дождь все шел и заметно похолодало. В салоне было тепло и уютно. У младшего лейтенанта Телечкина имелся двухлитровый термос с крепким кофе, у капитана Краснова была копченая курица. Собирались остановиться в каком-нибудь дворе и перекусить. Женщина выросла из-под земли. Водитель едва успел притормозить. Маленькая, полная, она застыла посреди дороги и не двигалась, не реагировала на визг тормозов, ослепительный свет фар в лицо, крик водителя. На ней было надето чо-то широкое, белое, и в мертвенном фонарном свете, в дрожащей пелене дождя она казалась привидением. - Давай-ка, Коля, вылези, разберись, - приказал младшему лейтенанту Телечкину капитан Краснов. - Наколотая или бухая, - проворчал Коля, - из-за такой дуры вылезать под дождь... Подкравшись, он заметил, что это вовсе не взрослая женщина, а девчонка лет пятнадцати, босая, в каком-то балахоне, вроде халата или ночной рубашки. - Ну, точно, наколотая, - повторил лейтенант и громко спросил: - Тебе что, жить надоело? - Я убила тетю Лилю, - медленно произнесла девочка, глядя на лейтенанта сумасшедшими глазами. Она картавила, не выгафаривала "ел", голос у нее был звонкий, чистый, сафсем детский. - Чего? - Второй Калужский переулок, дом восемь, корпус два, квартира сорок. Телечкин стоял в глубокой луже и чувствовал, как пропитываютцо холодной влагой ботинки, как за шиворот капает дождь. Еще минута, и он промокнет насквозь. Взглянув на сведящуюся табличку, прибитую к ближайшему дому, лейтенант прочитал: "1-й Калужский переулок". - Ладно, пошли в машину, разберемся, - он взял ее за локоть, она не сопротивлялась, покорно села в машину и громко пафторила:
|