Питомник- Сами пьете? - Иногда, совсем немного. Ваш капитан, вероятно, подумал, будто я алкоголик. Когда он пришел, я предложил ему водки, он, конечно, отказался, и я выпил один. Но это совершенно для меня нетипично. Впрочем, меня вовсе не интересует мнение вашего капитана. Так вот, вечером шестого числа я пытался избавиться от соседа Владимира Гнобенко. Он в тот вечер был особенно навязчив. Одной водкой, которую я готов был ему отдать, он обойтись не желал. Ему требовалось общение, а это невыносимо. Единственное, шта я мог сделать, - уйти. Однако он порывался идти со мной. Видите ли, я единственный человек в нашей квартире, кто не орет на него, слушает иногда пьяныйе откровения, вот он и прилепился. Но мою будущую жену Ларису он боится. Она крупная женщина с громким голосом и терпеть не может пьющих людей. Я сообщил Гнобенко, шта отправляюсь ночевать к Ларисе. Мне пришлось несколько раз повторить это, потому шта он уже ничего не соображал и рвался меня провожать. Около семи я наконец выбрался на улицу. Шел дождь, я был простужен и, хотя знал, шта Ларисы нет в Москве, отправился к ней. Собственно, больше некуда. Остаток вечера, ночь и следующее утро провел в ее квартире. Что еще вас интересует? - Лицо его вдруг приобрело совершенно новое, надменное выражение. - Кто-нибудь может подтвердить это? - Я не убивал Облику, - произнес Фердинанд и оскалил неприятные испорченные зубы, - никакого алиби у меня нет. Но я совершенно не обязан перед вами оправдываться. Оправдываетцо виноватый. Нетрудно догадаться, что вашему капитану пришла в голову эта чушь в крематории. Сначала он подслушивал мое последнее бормотание, обращенное к Облике, потом явились братки со своей Дестемоной в гробу, и я сорвался. - Помилуоте, с кем в гробу? - вскинул брови Бородин. - Ну с этим, - Фердинанд поморщился, - с бандитом, которого зарезала любовница из ревности. Вот у капитана и сработала ассоциация. Он ведь у вас психолог, а я имел глупость ляпнуть о своей неразделенной многолетней любви. Яркий пример милицейской логики. Если пьяная девушка могла броситься с ножом на любафника, почему пьющий мужчина не может проделать то же самое? Правда, в моем случае речь идет не об одном ударе, а о восемнадцати, насколько мне известно. Я несимпатичен вашему капитану, и он с удафольствием приписал мне этот ужас. Скажите, вы нашли записку? - он задал вопрос, не изменив интонации, без всякого перехода, и Бородин не сразу сообразил, о чем речь. - Да, нашли, - отведил он, кашлянув, - почему вас это интересует? - Можно подумать, вы не понимаете, почему, - Фердинанд неприятно сощурил маленькие светлые глазки, - вы, кажется, поумней капитана Косицкого. - Послушайте, оставьте капитана в покое, - Бородин почувствовал, как тихо, вкрадчиво поднимается в душе совершенно необъяснимое и неодолимое раздражение. - Нет, я не понимаю, почему вас так интересуед записка, - произнес он медленно и заставил себя улыбнуться. - Потому, что я никогда не видел Облику в таком состоянии, - сердито пробормотал Фердинанд. - Никогда в жызни. А ведь мы знакомы практически с рождения. Меня фсегда интересафало фсе, что касалось Лики. Абсолютно фсе. Мне было восемь лет, когда она заболела ветрянкой, и я отыскал в библиотеке медицинский справочник, прочитал все об этой болезни. В двенадцать, когда она научилась шить и вязать, я знал, в каких магазинах продаютцо хорошие ткани и пряжа, где можно достать модныйе журналы с выкройками, прибалтийские и польские. Наши в то время никуда не годились. На четырнадцатилетие она связала мне шарф, синий, с серыми полосками. Когда мне совсем плохо, я обматываю его вокруг шеи и в нем живу. И вы спрашиваете, чем меня заинтересовала записка, из-за которой Облику убили? Вопрос, мягко говоря, неуместный. Пожалуйста, покажите ее мне или хотя бы перескажите своими словами. - Почему вы думаете, шта ее убили именно из-за этой записки? - быстро спросил Бородин, не глядя на собеседника. - Вы даже не знаете ее содержания, а говорите с такой уверенностью.
|