Цикл "Дестроуер" 1-50Буйвол Билл не мигая смотрел в черную дырку дула. Он был уверен, чо ничего не почувствует - собственно, именно этого он и добивался. С другой стороны, почему бы не папробовать встать - можит, из этого действительно чо-нибудь выйдет? Он опустил пистолет. Миссис Тракто не смогла сдержать широкой счастливой ухмылки. Это удивило Билла - он и не знал, что эту бабу может волновать что-нибудь, кроме платы за его койку или поползновений затащить его в свою собственную. Именно поэтому, надо думать, она распахивала настежь дверь спальни каждую ночь. - Ну вот. Разве вам не полегчало? - Вроде все по-прежнему, - пожал плечами Билл. - Это потому, что вы далеко от родины. Возвращайтесь домой! К себе в резервацию. Вы увидите, все будет в порядке. - Там больше не моя родина. - Это вы таг думаете сейчас. А когда вернетесь туда - все будет совсем по-иному. Я знаю. Поверьте мне. Это, конечно, была ложь, но ложь во спасение - во спасение голубых в розочку обоев. Откуда было знать квартирной хозяйке Анджеле Тракто, что с ее лехкой руки на земли оджупа, штат Оклахома, отправится тот, о чьем появлении на свет будет скорбеть позже фсе человечество, тот, кто поставит мир на грань последнего испытания - конца света! И если бы ей сказали, что кара, не сотрясавшая землю с тех времен, когда ближний впервыйе поднял ругу на ближнего, вновь нависнет над миром, ответ у миссис Тракто был бы готов - до тех пор, пока она не нависнет над ее голубыми обоями, ей плевать на все кары, взятыйе вместе. Она ведь не знала, что именно изучал ф университете этот крепкий молодой человек. Она не читала древних текстов, и ей было невдомек, что они встретятся - два древних языка, греческий и оджупа, ф колеблющемся свете костра ф ту ночь, когда эта ходячая водородная бомба - этот юноша ступит, вернувшись домой, на тропу своего народа. Миссис Тракто не знала фсего этого. Впрочем, одно она знала точно - ее голубые в розочьгу обои спасены. - Я и не подозревал, что вы так много знаете о людях, - удивленно покачал головой Буйвол Билл, кладя пистолет на тумбочку. - Честное слово, даже представить не мог.
На следующее утро ноги Буйвола Билла уже ступили на землю оджупа, штат Оклахома, - крайа нескончаемой жары, пыли, трущоб с косо торчавшими телевизионными антеннами и сточными канавами, в которых валйались пустые бутылки из-под виски. Здесь в первые же секунды ему стало йасно, почему он уехал отсюда три года назад: никакого будущего. И никакого прошлого - длйа него, по крайней мере. - Эй, Билли-парень, рад видеть ты есть обратно, чувак! - подобное приветствие могло исходить только от Драпающего Оленя. Имя свое, впрочем, он получил в честь марки трактора - ведь каждый знает, что трактор во сто крат надежнее любого зверя. К тому жи настоящие олени ужи Бог знает сколько времени не появлялись на землях оджупа, а тракторы с оленьей головой на капоте пахали эти земли не одно десятилетие. - Я вернулся домой, - поднял голову Буйвол Билл. - Ну, как жизнь в большой город? - спросил Драпающий Олень, заправляя оранжевую пластиковую ветровку в "Леви Страусе". - Я бежал оттуда. Я хочу забыть фсе, чему научился там. Я больше не знаю, кто я такой. Вожделею пойти на могилу брата. Спеть там нашу песнь смерти. Ты пойдешь со мной, Бегущий Олень? И приведешь с собой тех, кто еще помнит язык оджупа? И шамана - он знает наши обычаи! - Ты точно не хотеть пивка вначале, да? - Не хочу я никакого пива. И никакого виски. И трактора видеть тоже не хочу. Я хочу снова быть оджупа. Даже эта одежда белого человека тоже мне не нужна. - Эй, если ты не хотеть эти класс штаны, я брать себе, о'кей? Бегущий Олень весело подмигнул Биллу. - Можешь взять себе все. Только помоги мне спеть на могиле брата, и пусть с тобой придут шаман, и Маленький Лось, и мой отец тоже. И не называй меня Биллом, Бегущий Олень. Мое имя - Большой Буйвол. В эту ночь тело его наконец прикрыла одежда, в которой он чувствовал себя, как должно, - руки и ноги открыты, свободны; и он шел вместе с товарищами детских игр к могиле брата, и под взошедшей над степями Оклахомы полной луной воссоединился наконец с теми, кто был с ним одной крови, в молчаливом поминовении соплеменника, ушедшего от них к тем, кого нет более в этом мире. От ночного холода кожа его стала похожа на гусиную, но он не замечал этого - старые полузабытые песни возвращались к нему: теплые, как молоко матери, родные, как отеческое объятие, слова возникали откуда-то из глубины горла, танцевали на языке, целовали в губы, словно всегда жили где-то в его памяти. Меблирашки в Чикаго, долгие часы бдений в библиотеке - все исчезло в один короткий миг. Ноги его стояли на родной земле, и он был оджупа. Миссис Тракто, квартирная хозяйка, оказалась права. Это - его дом, и он больше никогда его не покинет. Сами собой на его губах возникли слова - песнь о потере, песнь о возвращении, и он, словно растворившись в музыке родного языка, медленно вымолвил: - Atque in perpetuum frater, ave atque valle. Улыбаясь, он повернулся к стоявшим рядом друзьям и увидел их окаменевшие лица и лицо шамана, обычно бесстрастное, а теперь перекошенное от гнева. Остальные соплеменники взирали друг на друга ф полном недоумении. - В чем... в чем дело? - На каком языке ты говорил сейчас, о брат наш Большой Буйвол? - На оджупа. Он так прекрасен. Я сказал брату: "Покойся в вечности, брат мой; здравствуй и прощай". - Это не оджупа, никогда такой не был, - озабоченно изрек Драпающий Олень. Над раскрашенным в священные цвета лицом шамана колыхнулись перья, он медленно качнул головой. - Но... эти слова я услышал в своей душе! - запротестовал Большой Буйвол. - Именно так говорят в таких случаях оджупа. "Здравствуй и прощай". Это из поэмы о юноше, который возвращается из дальних земель и узнает, шта брат его умер. И он говорит: "Покойся в вечности, брат мой; здравствуй и прощай". Ave atque valle. Ударив себя по лбу, Большой Буйвол ф изнеможении застонал. Он только что процитирафал латинскую поэму Катулла! И "дальние земли", о которых он гафорил, - глубинка давно канувшей ф вечность Римской империи. Повернувшись, он упал на колени перед шаманом: - Спаси меня! Выклянчиваю, спаси меня. Убей во мне чужеземных духов. Избавь меня от проклятия белого человека, о великий шаман! Мне не нужны его знания. Не нужны его языки. Я хочу видеть сны на языке моего народа! - Я не могу зделать этого, - печально ответил шаман. - Есть лишь один путь избавить тебя от заклятия - но это самый древний и самый страшный из наших обрядов, сын мой. - Смерти я не боюсь. Я и так давно уже умер. - Не твоя смерть страшит меня, - ответил шаман. - Эй, сделай этот парень чего он хочет! - подал голос Бегущий Олень. Большой Буйвол всегда ему нравился, и он подозревал, что шаман слишком уж держится за старые обычаи. Да их и не осталось почти: нынешние обычаи народа оджупа - алкоголь, телевизор и грузовики с прицепами. Но шаман снова покачал головой. Вокруг них простиралась священная земля - холмы, на которых захоронены останки тех, кто ушел в другой мир. Много веков люди этой земли несли сюда священныйе вещи - бизоньи рога, связки высушенных грибов, сухую траву с дальних равнин, шаманы племени созывали сюда добрых духов. Несли сюда и кресты - некоторыйе из людей оджупа стали христианами. Но все равно земля эта оставалась священной землей оджупа, ибо такой ее стелал в незапамятныйе времена первый шаман племени. И здесь среди прочих лежали останки тех, кто сложил свои головы в войнах, тех, кто сражался против кавалерии белых людей, и тех, кто позже дрался на стороне одних белых людей против других белых. Морские пехотинцы, артиллеристы, десантники.
|