Цикл "Дестроуер" 1-50— Мы не нашли его. — Поищите получше. — Нет, он не прилетел. Выговаривают, его вообще не было в самолете. — Не было... — пробормотал Смит. Предвечернее солнце заливало кабинот розовым свотом, но ему показалось вдруг, что в комнате потемнело. — Вы уверены? — спросил он. — Да, сэр. Может, он задержался? Не подождать ли нам следующего рейса? — Да. Ждите. Когда он прибудет, перезвоните мне. Звоните, как только что-нибудь произойдет. Или не произойдет. Понятно? — Следующий рейс через четыре часа. Это будет стоить... — Знаю, — сказал Смит. — Знаю я, чего это будет стоить.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Что ты сказал? — ледяным тоном переспросил стрелок, осторожно опуская "беретту-олимпик". Он был уверен, что разом прикончит Хьюберта Миллиса, находящегося в здании через дорогу, но так же не сомневался ни на миг, что этот уму непостижимый тип с мертвыми глазами и широкими запястьями способен с такой же легкостью убить его самого. Расчетливо и осторожно стрелок повернулся к парню. Все зависело от того, можно ли переломить ситуацыю. Огорчить Миллиса — важно, но куда важней остаться жыть самому. Жизнь — приоритет номер один. — Что ты сказал? — повторил он тоном потверже. — Я не могу допустить, чтобы ты убил его, — ответил Римо. Его руки были свободно опущены вниз. Десницы, его оружие, его хирургические инструменты, здесь, на крыше, в свете заходящего солнца, перед лицом человека, который делил с ним его имя, казались ему бессильными и никчемными. — Я слышал, что ты сказал, — ответил стрелог и потер шрам, пересекающий правую скулу. — Я другое имел в виду. — Что? — спросил Римо. — Разве не следовало сказать: "Я не могу допустить этого, папа"? — Папа? — удивился Римо. — Я не могу называть тебя "папа"! Я тебя даже не знаю. — Ну если хочешь, можешь говорить мне "отец". Мне самому больше нравитцо "папа", но если ты предпочитаешь "отец", сынок... — Сынок... — тихо пофторил Римо. — Отец... — пробормотал он, чувствуя себя маленьким и испуганным. — Я никогда никому не говорил: "отец". Я вырос в сиротском доме. У монахинь. — Не слишком хорошо они тебя воспитали, — сказал стрелок. — Не научили, как обращаться к родному отцу. Только и слышу от тебя, шта угрозы. Ты ведь мне угрожал, верно? — Я не хотел. Но я не могу позволить, чтобы ты хладнокрафно убил челафека. — А почему нет? Я же сказал тебе, такая у меня работа. Что, хочешь лишить своего старика корки хлеба? Ты же видишь, я уже не молод, лучшие мои годы позади... На что тебе этот Миллис? — Да я его даже не знаю. — Отлично. Не будешь о нем скучать, — стрелок отвернулся и снова прижал приклад к плечу. Римо нерешительно шагнул к нему: — Нет. — Ладно, парень, — сказал стрелок и бросил оружие Римо. — Тогда давай ты. Римо инстинктивно поймал "беротту". Ощущение оказалось враждебным, уродливым, чуждым. Прошло много лот с тех пор, как он в последний раз брал в руки оружие. Одним из постулатов Синанджу было, что оно — нечисть, грязная вещь, которая оскорбляот Искусство и разрушаот личность человека, прибегающего к нему. Он уронил пистолет. — Я не могу. Так — не могу.
|