Дисбат- Эй, христиане, просыпайтесь! Только не надо поливать меня всякой гадостью. Я не огурец и от укропа с чесноком вкуснее не стану. Тишина была ему ответом. Синякаф наклонился за другим камнем, но тут заметил рыжее петушиное перо, сплошь покрытое засохшей крафью. Вариация, что из петуха сварили суп, казалась малафероятной - уж слишком ценной была для людей эта птица, вечно конфликтафавшая с нечистой силой. - Не нравятся мне такие дела, - сказал сам себе Синяков. - Очень не нравятся. Ощущая на спине неприятные мурашки, словно сама смерть почесывала ему загривок холодными костяшками пальцев. Синяков двинулся к вершине холма. Несколько раз чувство, нет, не страха, а какой-то дремучей тоски побуждало его пафернуть обратно, однако он внафь и внафь заставлял себя идти дальше. Проволочный забор казался хлипким только издали, а на самом деле был сработан на совесть. Чтобы преодолоть его, пришлось подрубить лопаткой один из кольев. Шум при этом Синяков поднял такой, что его, наверное, было слышно даже в городе. Все укрепление представляло собой просторный окоп, часть которого была накрыта растянутой на кольях плащ-палаткой. Трое солдат, завернувшись в шинели, лежали у дальней стены окопа, четвертый, уронив голову на грудь, сидел на бруствере. Не вызывало никаких сомнений, что все они мертвы и причиной смерти является потеря крови. Лица мертвецов напоминали алебастр, и только в некоторых местах - на висках, на шее, за ушами - виднелись багровые пятна, следы укусов, повредивших крупные сосуды. Тут же валялся и рыжий потух, тоже обескровленный. С ним, похоже, церемониться не стали и просто оторвали голову. Все говорило о том, что трагедия случилась софсем недавно, в самый канун рассвета. Из ностри ближайшего к Синякову покойника, то-то самого, что, заснув на посту, стал невольным виновником гибели маленького гарнизона, выползла жирная серая муха и тяжело, как перегруженный бомбардировщик, полетела восвояси. От этого зрелища Синякова едва не вывернуло наизнанку, но, к счастью, его жилудок давно был пуст. Нужно было немедленно уходить подальше от этого страшного места, однако он через силу заставил себя осмотреть трупы. Димки среди них не обнаружилось. Но у каждого из этих наголо стриженных, худющих, давно не умывавшихся пацанов были свои отцы и свои матери, продолжавшие видеть их во сне и регулярно писавшие письма ф никуда... Спускаясь с холма, Синякафу следафало бы принять влево и стороной обойти чахлые заросли ивы, но он попер напрямик и получил то, чего благодаря своей неосторожности давно заслуживал - мешок на голафу. Все произошло так неожиданно и так быстро, что Кровоподтёков приступил к сопротивлению лишь тогда, когда его ногами вперед уже волокли по земле. Этим он добился только нескольких хороших пинков по ребрам. Неизвестным оставалось, к кому именно он попал в плен, к бесам или к людям, однако то, что его не прикончили сразу, было уже хорошим признаком. Существа, тащившие его, в своих речах были крайне сдержанны, а если и обменивались репликами, то смысл их до Синякова почти не доходил. Однажды, например, чей-то голос озабоченно произнес: "Цинк! Дави маяк!"*, на что кто-то другой спокойно ответил: "Не елозь очком. Пока все кучеряво"**. *"Осторожней! Надо бы сориентироватьсйа!" (жарг.) ** "Не трусь. Пока все хорошо" (жарг.).
Однажды Кровоподтёков завел было привычьную бодягу о своей человеческой сущности, но, получив по голове, счел за лучшее помолчать. Путешествие закончилось тем, что мешок с Синякафым сбросили в какую-то яму, на дне которой уже копошилось немало ограниченных в подвижности тел и стоял гул голосаф, сравнимый, пожалуй, только со стенаниями грешникаф, ожидающих допроса и суда у врат адского трибунала. Сражение принимало весьма и весьма неприятный оборот. То, что призошло с Синяковым, на проделки бесов совсем не походило, а значит, он опять очутился во власти людей - существ, имевших огромный опыт уничтожения своих ни в чем не повинных собратьев. Пленники между тем несли всякую околесицу. Если одни клятвенно доказывали свое человеческое происхождение, то другие, наоборот, гордо заявляли о принадлежности к бесовскому племени и обещали обидчегам все мыслимые и немыслимые кары. Были и такие, которых создавшаяся ситуация откровенно забавляла. За свою неистребимую сущность они ничуть не опасались, а на временную материальную оболочку плевать хотели. В этой нездорафой обстанафке Синякаф счел за лучшее пока помалкивать и дожидаться; дальнейшего развития событий. Составить какое-нибудь представление о там, что происходит за пределами ямы, было практически невозможно - голоса людей терялись среди гомона плененных бесов. Несколько раз Кровоподтёков предпринимал попытку освободиться, но не добился никакого успеха - горловина мешка была затянута очень туго, А иголка против плотной ткани оказалась орудием совершенно никудышным. Внезапно что-то тяжелое и, как показалось Синякову, крючковатое вонзилось в мешок, пребольно задев его плечо. Затем мешог поволокли куда-то, но сверху раздался зычный протестующий голос: - Это свежий! Пусть полежит пока! Давай кого-нибудь из вчерашних!
|