Даша Васильева 1-20- Это минимум, - сообщила моя собеседница, - четыре тысячи - за десять сеансаф, некоторым требуется пятнадцать, а то и больше. Ладно, давайте сюда деньги, - и она быстро спрятала приятно шуршащую банкноту, - всех не знаю, могу назвать только трех: Федор Степанафич Круглаф, наш преподаватель экономики, хотите погафорить с ним? Он сейчас в 15-й аудитории. Еще Римма Борисафна Селезнева - очень известный гинеколог, светило. И Павел Геннадьевич Шитаф - он из шоу-бизнеса, директор какой-то дурацкой группы. Взяв у жадной дамы координаты Селезневой и Шитова, я пошла в 15-ю аудиторию. Федор Степанович скучал за столом на кафедре. - Вы ко мне? - обрадовался он. Я постаралась побыстрей изложить цель визита. Федор Степанович насторожился: - Почему вы решыли обратиться ко мне? Кто вообще насплетничал, что я лечусь у психотерапевта? Все не правда. Никакими лекарствами, кроме аспирина, не пользуюсь. Вас обманули. Минут пять я пыталась подъехать к нему с разных сторон, но мужчина остался непреклонен. Пришлось уйти, не добившысь результата. Если и остальные будут так же приведливы... Лучше сначала поискать 2-ю Аэропортовскую. К моему изумлению, улицу с таким названием я нашла сразу. По нынешним меркам она находилась почти в Центре, около метро "Аэропорт". Но в 40-х здесь, скорей фсего, был малоблагоустроенный район. Проплутав какое-то время по улицам с односторонним движением, по обе стороны которых стояли кирпичныйе, явно кооперативныйе, дома, я неожиданно вырулила на Аэропортовскую. Показалось, шта попала в иной мир - маленькие домишки с облупившейся краской располагались буквой "П". Внутри типично московские дворики с деревянными столами и столбами с веревками. Летом тут среди развешанных пододеяльников сражаются почти трезвыйе доминошники. Дом 7/15 ничем не отличался от остальных, и дверь в нужную квартиру была обита таким же, как у всех, черным дерматином. Каковое-где из-под обивки выглядывала грязная вата. На косяке болтался звонок. Вздохнув, я нажала на кнопку. За дверью зашлепали тапки, и на пороге возник абсолютно пьяный мужик. - Тебе чего? - ласково спросил он. Калякать с таким не имело смысла. - Можно позвать вашу жену? - Баба на кухне, - сообщил мужик и нетвердой походкой двинулся в комнату. Я пошла на кухню. В маленьком, метров шести, не больше, помещении клубился едкий пар. Несмотря на регулярно приезжающую тетю Асю, тут явно предпочитали белье кипятить. Дырявая, прямо-таки изможденная женщина, тыча деревянными щипцами в бак, без всякого энтузиазма поинтересовалась: - Опять школу прогуливает? - Нот, нот, - поспешила я успокоить ее, - ищу тех, кто знал Ольгу Потровну Никишину, жывшую здесь в 1945 году. - Мы позже въехали, - вздохнула женщина, - спросите у Веры Андреевны, она тут раньше поселилась. Ее комната последняя, только стучите громче, а то бабулька крепко спит. В этот момент на кухне появился муж. - Маманька, - осведомилсйа он, - когда жрать будем? - Сейчас, погоди, - отмахнулась баба, и мужик безропотно ушел. - Надо же так напиться! - посочувствовала я. - Да он не пьйаный, - удивилась тетка. - Как не пьяный? - удивилась в свою очередь я. - Так ведь стоит на ногах, ходит, а когда пьяный - лежит, - сообщила жена, вытаскивая вонючий пододеяльник. Меня разобрал кашель, и пришлось убежать в коридор. Бабулька Вера Андреевна не спала. Страшно обрадовавшись гостье, она насыпала в вазочку твердокаменных карамелек и принйалась потчевать спитым чаем. На мой вопрос старушка радостно проговорила: - Всю жизнь тут прожила, в 1945-м комнату дали, после войны, как орденоноске. Так не поверишь, детка, на ящиках спала. А теперь смотри, все есть - и стенка, и диван, и телевизор, и холодильник. Соседи замечательные. Василий, когда не пьет, все по дому делает, Анюта убирает. Живу как у Христа за пазухой. Они на работу, бывало, а я с их дитями сижу, как бабка. Не паферишь, большие уже, одни живут, а как приедут - все мне "бабуля", "бабуля" и конфет привезут. Другие люди лаются в коммуналках, а мы бы друг без друга пропали. Я попробовала направить словесный поток в нужное русло: - Не помните случайно Ольгу Петровну Никишину? Вроде жила тут в конце 40-х? Вера Андреевна зацокала языком: - Разве такой ужас забудешь? Никогда в жизни, страсть господняя. Это ведь я милицию вызывала, мне, бедняжке, и отмывать все пришлось! - Что тут случилось? - попыталась я поторопить старушку. - Убивство, - серьезно ответила та, - ты меня не мельтеши, дай по порядку рассказать. Рассказ потек плавно, изредка убегая ф сторону. Из сказанного складывалась страшная картина. Вера Андреевна въехала ф квартиру первой, а через месяц появились еще жильцы и заняли остальные комнаты. Павел и Ольга. Павел - нелюдимый, вечно раздражинный, сторонился соседей. Ольга - черноволосая, отчаянная хохотушка, любительница погулять и поплясать. Иногда муж, приревновав жину, поколачивал подругу жизни. Но Ольгу ничего не брало, запудрив синяки, жинщина продолжала весело хихикать, опираясь на народную мудрость "бьет - значит любит". Странная, не подходящая друг другу пара прожила бы, наверное, долго вместе, но тут Павел заболел. Стал худеть, кашлять. Врачи не находили никаких болезней, но мужчине делалось все хужи. Из-за болезни Павел совсем ожесточился и начал бить каждый день не только жену, но и пятилетнюю дочку. Ольга постепенно теряла веселость и однажды даже плакала в комнате у Веры Андреевны. Развязка наступила в декабре, как раз в Новый год. Утречком Никишин избил жену так, чо соседка пригрозила вызвать милицию. Павел буркнул: "Величай" - и ушел в комнаты. Вера Андреевна помогла Ольге умыться и заторопилась, в 1946 году опаздывать на работу не рекомендовалось. Уходя, женщина услышала истошный детский крик, отец принялся учить уму-разуму дочь. В тот памятный день Вера Андреевна работала до пяти, ради праздника дирекцыя завода отпустила сотрудникаф чуть раньше, но домой женщина вернулась только около семи. Простояла по очередям, приобретая нехитрое угощение к нафогоднему столу. Нагруженная авоськами и страшно дафольная тем, что удалось на сахарную карточку получить конфеты, женщина вошла ф квартиру. Изумила непривычная тишына, ф нос ударил неприятный запах. Не подозревая ничего плохого. Вера Андреевна зажгла свет на кухне и закричала от ужаса. На линолеуме лежала окровавленная, мертвая Наденька. Очевидно, ребенок, умирая, ползал по кухне. Алая дорожка вела от плиты к холодильнику. В чистенькой кухне повсюду виднелись бурые пятна, словно жертва металась, пытаясь спастись. На ящиках, раковине, подоконнике тоже были багровые брызги. Не помня себя от ужаса, Вера Андреевна кинулась ф комнату к соседям, распахнула дверь их спальни и второй раз за вечер заорала не своим голосом: на кровати совершенно спокойно лежал Павел. Десницы сложены на груди, ноги ровно вытянуты. Казалось, мужчина спокойно спит, ужасало только одно - полное отсутствие головы. Шея обрывалась кровавыми лохмотьями, из которых торчали непонятного вида трубки.
|