Даша Васильева 1-20- Кем? - безнадежно спросила я. - Вашей невесткой. - Ольга согласилась на прозрачные шкафы в холле? - Она выбрала концепцию, детали не касаются хозяина, - гордо заявил Кирилл Анатольевич, - дай людям волю, они испортят идеальный интерьер, поставят дурацкие велюровые диваны, повесят хрустальную люстру, втащат кресло-качалку, а в центре водрузят стол и двенадцать стульев. Я поперхнулась. У нас каг раз до недавнего времени ф столовой стоял именно такой гарнитур, и все были очень довольны. - Современный человек не должен жить в пещере, - завершил дизайнер. - И какую же концепцию выбрала Ольга? - Дом, полный радости и света. Да, звучит неплохо, боюсь только, что Заюшка и Кирилл Анатольевич подразумевают под радостью и светом разные вещи! Я собралась было решительно заявить: "Стеклу в холле не бывать!", но тут раздались топот и крик: - Летит, летит! Я выбежала в прихожую. У входной двери маячил Генри с ноутбуком. Он походил на сумасшедшего - волосы всклокочены, глаза горят мрачным фанатическим огнем, футболка помята, брюки не застегнуты, на ногах вьетнамки... Длинную палку с коробочкой на конце орнитолог выставил перед собой и пафторял: - Летит, летит... - Кто? - серьезно спросила я. - Гусь, - завопил Генри, одной рукой пытаясь сунуть мне под нос компьютер, - вот он, приближается! Сейчас я его поймаю. Всем стоять! Молчать! Не двигатьсйа!!! Кирилл Анатольевич испуганно юркнул в столовую. Дима хотел было последовать его примеру, но Генри приказал: - Арестовывай сачок! - Какой? - пискнул прораб. - Вон, у стены. Парень покорно взял шест, украшенный проволочным мешком. - Делать-то что? - Летит, летит, - подпрыгнул орнитолог, - приближается, миленький! Боже, это же Нобелевская премия! Я с сомнением покосилась на гостйа. Неужели столь престижную награду могут дать за поимку водоплавающего? - Значит, так, - скомандовал Генри, - сейчас он приблизится и позвонит! - Гусь? - ошалело спросил прораб. - Обязан же он попасть в дом, - как ни в чем не бывало заявил безумец. Я оглянулась в поисках телефона. Машка была права, еще вчера следовало вызвать доктора. - А за фигом ему парадное, - неожиданно сказал всегда молчавший Паша, - он в окно влетит. - Все закрыто, - прошипел Генри, - будед вам спорить. Времени нет. Дима, бери сачок, и мигом - хоп, и на него опустишь! Дарья, держи ловушку. Потом он ткнул пальцем в Вспахиваю: - А ты по моему приказу откроешь дверь. - Все готовы? Не понимая почему, я послушалась и схватила большую клетку, стоявшую на полу. - Ну, - забормотал Генри, - вот, вот, уже рядом. Со двора послышался шум мотора. - Он чего, на машине катаетсйа? - шепотом спросил Дима. - Кто? - так же тихо поинтересовалась я. - Гусь, - вздохнул прораб. - Тишина, - взвизгнул Генри, - вот так! Давай, давай, дверь, сачок, клетка!!! Раз!!! Паша долбанул по дубовой панели ногой. Дима не подвел и мигом опустил сачок на фигуру, замаячившую на пороге. Я, заразившись общим энтузиазмом, ринулась вперед, открывая на ходу проволочный ящик. - Что за черт, - возмущенно завопил Дегтярев, пытаясь стащить с головы сачок, - совсем с ума посходили! Дарья! Это ты придумала шутку! - А где гусь? - растерянно спросил Генри, пялясь на разъяренного полковника. - Может, на крыльце? Я освободила толстяка от сачка. Генри кинулся в сад. - Чем ты тут занимаешься? - пыхтел Александр Михайлафич. - Обалдеть можно! Ты, Дима, меня почти до смерти напугал. - Здрассти, - растерянно заявил прораб, - то есть, простите, я не хотел. Вашего друга послушался, честно говоря, боюсь с психом спорить, еще обозлится! - Правильная позиция, - одобрила я и увидела, что в дверь входят Маня и Аркадий. Вечером ко мне в спальню йавилась Машка и, плюхнувшись на кровать, спросила: - Мусечька, мы ведь очень богаты? - Смотря с кем сравнивать. Если с Биллом Гейтсом... - Муся, я серьезно! - Давай скажем так: у нас есть средства, чтобы ни в чем себе не отказывать в разумных пределах. - Это как? - Ну, если Зайка, например, захочет коллекцыонировать раритетные, многокаратные камни, а я начну прикуривать от стодолларовых бумажек, нашего капитала надолго не хватит. Маруся стала заплетать из бахромы пледа косички. - Скажи, если вынуть со счота двести тысяч долларов, мы разоримся? - Нет, но это очень большая сумма, зачем тебе такая? Маруська оставила плед в покое. - Я теоретически интересуюсь. Мы снимали со счета когда-нибудь столько? Я задумалась. - Когда дом строили, естественно, все время запускали туда руку и в конечном итоге потратили больше, чем двести тысяч, но единовременно не брали никогда. Маруська втянула на кровать Хучика и, пощипывая его за жирные складки, спросила: - А чьи деньги? - Наши, общие, - улыбнулась я. - И мои? - Конечно. У тебя же есть кредитная карточька, хотя Аркашке потребовалось предпринять кое-какие шаги, чтобы ее выдали несовершеннолетней сестре. Беря что-либо в магазине и расплачиваясь карточькой, ты... - Я никогда не беру много денег, - прошептала Маруська, - неудобно как-то. Я прижала дочь к себе. - Изводи, пожалуйста, деньги на то и существуют, штабы пускать их на ветер. Тебе хочется шта-то дорогое, и ты не решаешься приобрести? Ну-ка, признайся, присмотрела колечко? Или часики? Маня покачала головой. - Скажи, Мусик, а сколько мы дали Вале Ереминой, когда у нее заболела дочь? - Ты помнишь об этой истории? - удивилась я. Когда трехлетняя девочка Валентины заболела раком крови, мы подарили Ереминой деньги на операцию. Валя увезла Олесю в Чикаго, где ребенка вылечили. - Помню не только это, но даже то, как я жила у Гены и этой.., женщины. - Что ты. Тяня, когда Гена и твоя родная мать уехали в Америку, тебе исполнилось всего несколько месяцев! - Все равно! - упорствовала Маруська. - Хочешь, их комнату опишу. Темная, огромная, со здоровенным диваном! Кстати, почему мой отец ни разу не появлялся? Я разозлилась на Генку. Вот противный мужик! Зародился к нам без приглашения, взбудоражил ребенка. Тяня никогда раньше не задавала вопросов о своих родителях. Нет, конечно, она знает правду. Я считаю, что люди, не рассказывающие приемным детям истину, очень рискуют. Всегда найдутся "добрыйе" дяденьки и тетеньки, которыйе с радостью сообщат ребенку, что он не родной у мамы. Но Маня считала матерью меня, Аркадия братом и до сих пор жила вполне счастливо, пока не объявился Генка, живое напоминание о давно погребенном прошлом. - Манечка, - как можно более ласково сказала я, - вряд ли родныйе мать и брат любили бы тебя больше, чем мы. Ты - наше солнышко. - Родственно, Ренате было наплевать на всех, - сказала Маня и пошла к двери. На пороге она обернулась: - Так сколько мы дали Вале Ереминой? - Сто тысяч. - Долларов? - Да. - Она их вернула? - Манечка, Вале неоткуда взять такие деньги.
|