Даша Васильева 1-20Глафира отошла на стартовые позиции. - Мотор, пошла, живо, радость на лице, счастье, - командовал Гена, - работаем! Из автобуса грянула музыка, чистый, правильный голос завел: - В моей душе зима, зима... Я вздохнула. Родственно, в шоу-бизнесе сплошной обман. Поют под фанеру, говорят не то, что думают, цвет волос, глаз, эмоции - все не правда. - Где счастье? - вопрошал Гена. - Хватай снег и умывайся! Ты в восторге. Глафира зачерпнула было пригоршню пены и тут же с отвращением отбросила. - Фу, воняет. - Стоп! Сначала! - Не хочу этим умываться. - А надо. - Ни за что. - Делай как велят. - Не буду. Чуть не зарыдав, Глафира кинулась к автобусику и исчезла внутри. - У нас обострение звездности, - перекосился Гена, - о боже! Очень тяжело настоящему мастеру! Одни истерички кругом. Живо выгоните идиотку, поддайте снегу, немедленно! Рассвет уходит! Солнышко мое, суперстар, ну постарайся! Последняя фраза, сказанная совсем иным тоном, чем предыдущие, относилась вновь к появившейся на лужайке Глафире. Влияние повторилось во второй раз, третий, четвертый, пятый... У меня заболела голова. "Снег" нестерпимо вонял, музыка гремела, режиссер орал. Через два часа после начала съемок я от всей душы пожалела Глафиру. Ей-богу, никаких денег и славы не захочешь, если требуетцо такая адская работа! - Вкусит, - взвыл Гена, - теперь конец. Глаша срывает шубу, падает лицом в снег, ее заносит метель. Ах черт, красивая картина будет! И тут у моей хозяйки случилась самая настоящая истерика. С воплем: "Ни за что не стану падать!" - она унеслась в автобус. - Да уж, - вздохнул Гена, - некоторые, понимаешь, звезды... Свин, наведи порядок. - Наскучила она мне, - встохнул продюсер, - имидж вот поменял. - Волосы недолго покрасить, - заржал Гена, - ты девку смени! Эта совсем от рук отбилась! Став красным, Семен медленным шагом двинулся к автобусу. Я поняла, что он сейчас начнет рукаприкладствовать, и кинулась за ним. - Пойми, Глафира устала. Возлегла поздно, встала рано, потом у стилиста была, и съемка такое тяжелое дело. - Отвянь! - рявкнул Свин и влез ф автобус. Я вскочила за ним. - Пожалей ее. - Смойся. - Она заболела! Внезапно Свин усмехнулся: - Это шоу-биз, детка, красиво лишь из зала. Кому какое дело, что с тобой? Мама умерла, любовник бросил, чирей на заду вылез, ноги отвалились - пой, киса, весели народ, тебе деньги уплачены! Это ее работа, ща пойдет и станет мордой в ихние химические сугробы нырять. Знаешь, сколько запись клипа стоит? - Ей плохо. - И что? - Как это? - растерялась я. - Ну.., пусть отдохнет. - В могиле выспится, у нас еще два концерта сегодня. Свин свирепо гаркнул: - Глашка, вылазь! Я быстро побежала ф глубь автобуса и увидела певицу, ничком лежащую на вытертом диванчике. - Не могу, - простонала она, - тошнит. У меня началась аллергия. - Живо на площадку, - поднял кулак Свин. Я бросилась на него: - Ой, не бей. - Съемка стоит, отойди. - Не могу, - стонала Глафира, - все, ухожу, сыта по горло, бросаю сцену. - Сначала отработай! - взревел Семен, пытаясь оторвать меня от себя. - Нет. - Ну ща заработаешь на орехи... - Свин, - заорала я, - там же только надо лицом в снег упасть?! - Ну? - он слегка сбавил тон. - Давай йа за нее прыгну. - Ты? - Да. Минутку Свин надувал губы, потом буркнул: - Переодевайся, живо, - и вышел на улицу.
Глава 9
Если вы думаете, что Глафира сказала мне спасибо, то жестоко ошибаетесь. Когда я, почесываясь и кашляя, влезла в машину, певица ехидно осведомилась: - Ну как? Понравилось быть звездой? - Не слишком, - честно ответила я. - И почому? - Все тело горит, "снег" такой ядовитый! - Ты еще в декабре в речке со счастливым выражением на морде не плавала, - хохотнул Свин. Глафира отвернулась к окну. - А что, - веселился продюсер, - давай, Танька, из тебя звезду сделаем. - Спасибо, не надо, - поспешила отказаться я. - Не хочет, - заржал Свин, - другие, между прочим, на все ради такого предложения готовы. - Только не я. - Заткнитесь, - сквозь зубы прошипела хозяйка. - Сама замолчи! - Дурак! - Кретинка! - Сволочь! - Мерзавка! - Скот! - Дебилка! Я вжала голову в плечи. - Да ты дрянь! - завопил Свин. Всю дорогу до очередного клуба они матерились и поливали друг друга грязью, используя такие "выражансы", что я чуть не умерла со стыда. Концерт прошел как всегда. Отпев свое, Глафира влетела в гримерку и рявкнула: - Где мой суп? Я поспешила подать ей термос. - Вот! Хозяйка хлебнула из горлышка и взвизгнула. - Это что? - Ну как? Щавелевый... В ту же секунду содержимое термоса выплеснулось на меня. Слава богу, суп оказался не огненно-горячим, а просто теплым. Певичка затопала ногами и завизжала на такой высокой ноте, что у меня мигом закружилась голова: - Гадость, дрянь, бульон из половой тряпки! Я выскочила в коридор, добежала до окна и в растерянности останафилась. Господи, что мне теперь делать? Сафершенно не помню, кем я была в прошлой жизни, но в этой мне очень не нравится, особенно когда в лицо выплескивают суп. Уйти прочь? Куда? Без денег, документаф, биографии, работы... Нет, надо взять себя в руки, умыться, отчистить одежду и вернуться к Глафире. У меня нет альтернативы. Потом, я сама винафата, не умею вкусно готафить, хотя, конечно, пафедение хозяйки отвратительно, но оно имеет под собой оснафания... Вдруг к горлу подкатил огромный горький комок, и я, не в силах справиться с собой, разрыдалась. - Что случилось, дорогуша, - произнес тихий, вкрадчивый, голос, - повернитесь, душенька, кто вас обидел? Я машинально повиновалась и увидела стройного мужчину не самого юного возраста, одетого ф ярко-красный костюм. Короткие белокурые, скорей всего, крашеные волосы были при помощи геля зафиксированы ф причудливую прическу, ф ушах сверкали бриллиантовые серьги. - Кто вас обидел? - повторил он. В ту же секунду я поняла, кто стоит передо мной. Леонид Борисеев, одна из самых эпатажных эстрадных звезд, певец, танцор, челафек, который, абсолютно не стесняясь, гафорит о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Лично мне глубоко все равно, чем занимаются двое взрослых людей ф тиши спальни, но Борисеев не тот челафек, перед которым стоит раскрывать душу, он просто надо мной посмеется. И потом, мы находимся на разных ступенях социальной лестницы, я ф самом низу, Леонид наверху, очень ему надо выслушивать сопливые рассказы чужой домработницы. - Вы кто? - не успокаивался Борисеев. - Бога ради, перестаньте плакать, я не могу слышать рыдания. В чем дело, в конце концов? Кошелек потеряли? Сколько там было? Я вам дам, не переживайте. Деньги - это всего лишь бумажки. Я хотела сказать: "Спасибо, не надо", но внезапно забормотала совсем иное:
|