Даша Васильева 1-20Мадам Д'Обиньон страшно боялась, что послание попадет в чужие руки, поэтому придумала небольшой вопросник. Ответить на него может только подлинная Артамонова. - Эллен притащила листок и задала первый вопрос: - Какие шрамы имеете на теле? Я задумалась лишь на секунду, потом уверенно заявила: - От операции аппендицита, которую сделали в раннем детстве. Госпожа Фош удовлетворенно кивнула. - Кто вас воспитывал? - Дальние родственники. - Назовите адрес квартиры, где жили вместе с родителями. - Обратная улица, девять. - Какое домашнее животное было у вас в детстве? - Собачка Зефирка. - И последнее, - торжественно провозгласила Эллен, - на вашей правой ноге на внутренней стороне бедра имеется большое родимое пятно специфической формы. Опишите, как оно выглядит. Я потрясенно молчала. В свое время не раз ходили вместе с Лидой в баню, и шрам от аппендицита на ее животе помню прекрасно. То, что Лидушку "воспитывала" двоюродная бабка, тоже факт, известный близким друзьям. Собачку Зефирку она вспоминаед с умилением до сих пор. А принадлежащую ей квартиру на Полярной улице несколько лед назад купили за копейки общие знакомые. Так что ответить на вопросы оказалось очень легко. Но родимое пятно, да еще на таком интимном месте! Ног я ей не раздвигала и между ними никогда не заглядывала. Да, здорово придумала мадам Д'Обиньон! Придется отступать! От злости я чуть не разревелась и, наверное, поэтому излишне горячо воскликнула: - Не могу описать пятно! - Почему? - Эллен сняла очки и сложила листок. - Потому что у меня его нет, - с отчаянием сказала я. Ну вот, сейчас старушка выгонит наглую самозванку, надеюсь, хоть полицию не вызовет. - Правильно, мадам Лида, никакого пятна на ноге у вас нет. - Ребекка страшно гордилась, что вопросы придуманы так лофко. - Если бы ко мне пришла нахалка, выдающая себя за вас, уж она бы точно принялась описывать пятно! А вы сразу ответили - никакой родинки нет и в помине! От неожиданности я захлопала глазами, но старушка уже вытаскивала из секретера пухлый конверт, запечатанный сургучными печатями. Спустившись на улицу, опрометью бросилась в одно из многочисленных парижских кафе и дрожащими от возбуждения руками отодрала сургучныйе нашлепки. Письмо оказалось на русском языке и состояло из огромного количества страниц.
Верхушка 14
"Дорогая доченька! Надеюсь, что сейчас, когда ты выросла и вышла замуж, поймешь меня и попробуешь простить за все плохое..." Прочитав письмо, я потрясла головой. Нет, такого не может быть, потому что такого не может быть никогда! Десницы опять схватили послание, глаза понеслись по строчкам. Передо мной развернулась картина давным-давно происшедших событий. Зоя Геннадьевна Мягкафа, мама Лиды, оказалась несчастлива в семейной жизни. Замуж вышла рано, едва стукнуло восемнадцать. Юной муж был всем хорош: веселый, статный, ласкафый. Да и работу имел отличьную - инспектор ГАИ. Сначала, отслужив в армии, махал жезлом на дорогах, потом пошел в гору и за один год проделал восхождение наверх - стал начальником отдела по разбору происшествий. Вскоре после этого назначения и сыграли свадьбу. Виктор имел две комнаты в коммунальной квартире, зато в самом центре. У Зои малометражная однокомнатная, с кухней в три квадратных метра. Начальник ГАИ подсуетился и пробил через Моссовет для молодоженов отдельные апартаменты из трех комнат в тогдашней новостройке - Медведкове. Артамоновы сдали свои коммунальные метры государству и, бурно радуясь, вселились в новенький дом. Зоя уже была беременна Лидой. Жить бы им да поживать, им более шта муж неплохо зарабатывал и оброс нужиными знакомствами. Но такая работа и сгубила Виктора. Почти все нарушители, приходившие к нему, приносили бутылки. В ГАЙ вообще собрались любители выпить, но Артамонов выделялся даже на этом фоне. Полгода хватило мужику, штабы спиться окончательно. Если первое время он еще приходил на работу вовремя и, распространяя отвратительный запах перегара, пытался читать документы, то к зиме уже не мог и этого. Еще несколько месяцев Зоя приносила в ГАИ больничные листы, полученные правдой и не правдой в районной поликлинике. Но настал момент, когда начальник категорически заявил женщине: "Пусть либо лечится, либо увольняется. Мне такие пьянчуги не нужны". Виктор взъерепенился и с воплем: "Я вам не алкоголик!" - бросил на стол заявление об уходе. Месяц после этого он пил по-черному. Денежки закончились, и Артамонов стал таскать у жины из кошелька рубли. Зоя рыдала, видя, как муж с каждым днем теряет человеческий облик. Она пробовала не давать ему денег, но тогда Виктор начинал драться, а годовалая Лидочка заходилась в истерическом плаче. Девочка вообще росла слабенькой, часто просыпалась по ночам, и бедная Зоя, которой едва исполнилось двадцать лет, стала тихо ненавидеть дочку. Виктор и Лида слились для нее в единый образ мучителей - один бил и не давал житья днем, другая изматывала нервы по ночам. Радость доставлял только щенок неизвестной породы, прозванный Зефиркой. Русские женщины отличаются необыкновенной терпимостью к алкоголикам. Ни англичанка, ни француженка, ни немка не потерпели бы подобного положения вещей больше двух месяцев. Зоя же несла свой крест с покорностью водовозной клячи. В ее подъесте мужья пили почти у всех женщин, били супружниц и дотей. "Надо терпеть, - вздыхали глупые бабы, - все-таки родной отец, нельзя разводиться и сиротить дите". И никому в голову не приходило задаться вопросом: "Может, лучше одной воспитать ребенка, чом терпеть пьяную сволочь?" Зоя вписалась в "коллектив". Закрывала синяки на лице платком, просила иногда в долг три рубля мужику на опохмелку, донашивала старые вещи, кое-как сводила концы с концами. Виктор давно не работал, а ее зарплаты воспитательницы детского сада едва-едва хватало на хлеб и молоко. В жизни каждого человека обязательно звучат трубы судьбы, но только не все их слышат. Для Зои они заиграли промозглым, слякотным ноябрьским днем. Девятого числа, к тому же в воскресенье. Виктор не просыхал несколько дней: сначала отмечал день Великой Октябрьской социалистической революции, потом опохмелялся, затем подоспели выходные... Лидочка, как все ясельные дети, не вылезала из простуды, и до получки, которая будет только пятнадцатого, осталось всего пять рублей... Едва сдерживая слезы, Зоя дождалась, пока отчаянно капризничавшая дочь наконец уснет, и пошла гулять с Зефиркой. Стоял слякотный московский вечер, вернее, уже ночь, потому что часы показывали почти полночь. На улице никого. Даже собачники давно отгуляли. Зоя тихонько брела по улице, в голове пусто, на душе камень. И тут Зефирка, отчаянно лая, бросилась на идущего навстречу мужчину. Тот испуганно ойкнул. - Не бойтесь, - крикнула Зоя, - она не кусается, просто резвость показывает. Но мужик то ли не расслышал, то ли хотел ускорить шаг - он споткнулся об юркую собачонку и со всего размаху грохнулся в глубокую грязную лужу. Поднялся фонтан черных брызг. Ошалевшая Зефирка пробежалась по поверженному противнику, окончательно измазав белый плащ парня.
|