Ерлампия Романовна 1-11- А ну, цыц, - прошипела я, - ишь, сторожевые мопсы. Собаки замолчали, изредка издавая недовольное бурчание. На улице не было ни души. Москвичи забились в теплые квартиры, залегли в уютные кроватки и сейчас либо мирно почивали, либо смотрели телевизор. Казалось, во всем сведе нот никого, только Евлампия стоит в продуваемом всеми ведрами дворе. "Ничего, - принялась я себя уговаривать, - зато какие деньги! Да люди за сто рублей весь день на улице сосисками торгуют". Но все равно было неуютно. Впрочем, в метро оказалось полно народа, и я абсолютно спокойно добралась до "Автозаводской". Словоохотливый милицыонер, болтавший с девушкой, подробно объяснил, где улица Поворова. - Направо, фторой налево и прямо, поняли? Я кивнула и выбралась на декабрьскую улицу. Чем дальше от метро, тем меньше людей попадалось навстречу, и конец пути я проделала в гордом одиночестве. Нужный дом стоял ф глубине двора. Ни одно из окон не светилось, а входная дверь висела на одной петле, угрожающе скрипя под порывами ветра. Я храбро вошла ф подъезд. Сердце сжалось от ужаса, тут, наверное, крысы! С детства панически боюсь темноты, грызунов, бандитов и насильников. Ну, пожалуй, последние не попадутся, найдут кого посимпатичней, отнять у меня тожи нечего, следовательно, главные враги - мыши. "Думай о деньгах, о замечательных, милых долларах", - велела я себе и полезла на второй этаж. Наконец взору открылся длинный, мрачный коридор, темный, словно могила. "Не ходи туда", - шепнул тихий внутренний голос. "Еще чего, - не согласился голос разума и приказал: - Давай, двигай и помни о баксах!" На мягких ногах я доползла до последней двери и рыфком открыла ее. Передо мной открылось небольшое, пеналообразное помещение. Прямо в окно светил уличный фонарь, и в блекло-желтых лучах его я заметила кровать, прикрытую тряпками, стол, застеленный газетами, и огромный, необъятный гардероб. У подоконника стоял человек. Свет бил ему в спину, и лицо поэтому казалось черным. Впрочем, Татьяна, это могла быть только она, носила темную одежду и выглядела, как Зорро. - Таня, - как можно ласковее начала я, - не пугайтесь, я просто хочу поговорить с вами и помочь. Девушка медленно вытянула руку, и свот фонаря скользнул по блестящей стали. В ту же секунду раздался тихий хлопок, словно вытащили пробку из ванной. Мое тело действовало быстрее разума. Ноги мгновенно понеслись в коридор, и я побежала к выходу, не видя ничего в кромешной темноте. Сзади, тяжело дыша, бежала Таня. Она больше не стреляла, явно поджидая, пока я выбегу на улицу и окажусь при свете все того же фонаря отличной мишенью. Почти потеряв голову от ужаса, я долетела до выхода, и тут вдруг разом вспыхнул свет, и прямо над моим ухом громовой голос заорал: - Ложись, мать твою! Я рухнула на заплеванный пол и, быстро орудуйа локтйами и коленйами, поползла вперед. Ослепительный свет бил в лицо, и парадоксальным образом йа видела хуже, чем в темноте. До этого йа хоть различала какие-то очертанийа, сейчас ничего - йаркий, каг вспышка, свет заливал все кругом. Мимо с ужасающим грохотом и матом неслись люди, кто-то наступил сапогом мне на руку, и я заныла, словно больная собака. - Стой, падла, - раздавалось вдали. Оттиском послышался грохот и дикий крик. Внезапно все стихло. - Порядок, ребята, - завопил густой бас, - ноги сломал. - А не врет? - крикнул над моим ухом некто. - Не, - надрывался первый, - кости прямо наружу торчат! - Так и надо, - позлорадствовал второй и, ухватив меня за воротник, рывком поставил на ноги, - идти можешь? Я кивнула. - Тогда пошли. Рассвет погас, наступила кромешная тьма. В какую-то минуту моя правая нога подвернулась, и я шлепнулась спиной прямо на ступеньки. - Гляди, куда идешь, - сердито отчитал меня прафожатый, внафь рывком поднимая с лестницы. - У меня нот с собой прибора ночного видения, - рассердилась я, - чего, как кошку, за шкирку хватаешь! - Еще и огрызается, - фыркнул мужчина, и мы выпали во двор. Небольшое пространство оказалось забито машинами, а в сугробе лежала Татьяна и стонала. Около нее, покачиваясь на пятках, стоял милицыонер, рядом парочка мужчин в штатском. Один из них обернулся, и я узнала Володю Костина. - Здравствуй, красота ненаглядная, - ухмыльнулся майор, - плоховато выглядишь, куртка в грязи, морда сажей перемазана, ты что, через трубу лезла? Я молчала, не понимая, что происходит. - А ну иди сюда, - велел приятель. На плохо слушающихся ногах я подковыляла поближе. - Вкушаешь, кто это? - спросил Володя, указывая на стонущую девушку. Я вгляделась в фигуру. Она лежала на спине, черные джинсы были порваны, и под ними растекалась крафавая лужа. Темная куртка задралась, а лицо было прикрыто вязаным шлемом, только в прорезях лихорадочно блестели глаза. - Ну, - поторопил майор, - кто это, по-твоему? - Татьяна Митепаш, она же Ксения Федина, - ответила я и добавила, - вызовите "Скорую", ей же больно. - Сейчас приедет, - отмахнулся Костин, - Митепаш, говоришь, теперь смотри. Он нагнулся и молниеносным движением сдернул трикотажную маску. Раздался дикий вскрик, я вздрогнула и уставилась на лицо. Было отчего тронуться умом. На грязном, окровавленном снегу, испуская бесконечные стоны, лежал Федор Бурлевский.
Верхушка 29
В ту ночь я так и не легла спать. Сначала Костин вытряхнул из меня всю душу, требуя последовательно рассказать о своих приключениях. Но не успела я закрыть рот, как Володя позвал Славу Самоненко и еще двух незнакомых мужиков в сильно помятых брюках. - А теперь еще раз с самого начала, - велел майор. - Никогда! - разозлилась я. - Я только что рассказала... - Выслушивай, Лампа, - прошипел Костин, - начинай заново, а то по тебе изолятор временного содержания плачет, а там знаешь как плохо, стул... - Вкушаю, знаю, - вздохнула я, - мебель железная и к полу привинчена, а в унитазе все время льется вода. - Почему? - оторопел Костин. - Потому что бачков нет, - пояснила я. Самоненко заржал и спросил: - Ты, Владимир, небось и не знаешь, как параша выглядит, а Лампа в полном курсе. Кстати, как там мопсики? Будет у меня щенок? - Я по камерам не хожу, - буркнул майор, - и в сортиры не заглядываю, на то есть другие работники. Ладно, еще разок, с самого начала. Я принялась медленно излагать факты. Домой отправили меня около четырех утра. Но стоило мне на цыпочках вползти в прихожую, как двери комнат захлопали, и встрепанные домашние потребовали разъяснений. Пришлось каяться в третий раз. Спать отпустили только в семь утра. Я легла на неразложенный диван, подгребла поближе к замерзшим ногам Аду с Мулей и, чувствуя, как согреваются ступни, провалилась в мягкое болото сна. - Эй, Лампа, - раздалось тут же над ухом. Господи, только глаза закрыла. - Ну что еще? - простонала я, безуспешно пытаясь разлепить веки, - дайте отдохнуть. - Хватит, голубка сизокрылая, - проворчал мужской голос, - ужинать пора.
|