Ерлампия Романовна 1-11- Ну, Лампочка, подскажи... Выяснилось, что учительница литературы задала сочинение на тему: "Как бы я поступил на месте городничего" по бессмертной пьесе Н.В. Гоголя "Ревизор". - Как? - вопрошал Кирюшка. - Как поступить? - Ну, - предложила я, - уволь всех чиновников, искорени взяточничество и посади Хлестакова в тюрьму! - Ладно, - охотно согласилсйа мальчик и убежал. Не ожидая, что меня так быстро и лехко оставят в покое, я поуютнее устроилась в кресле и принялась наслаждаться успевшим остыть кофе и детективом.
Глава 4
Больница на Варшавском шоссе выглядела отвратительно. Старое, облупившее здание дореволюционной постройки, явно знававшее лучшие времена. Когда-то вход украшали скульптуры, теперь же от них остались лишь постаменты. Внутри - ничего похожего на Склифосовский или на чисто "k,kbk) вестибюль ЦИТО. На полу - грязь, а окошко справочной - закрыто. Я подошла к скучающей гардеробщице и поинтересовалась: - Третье отделение где? - Я не нанималась на вопросы отвечать, - завела баба, - зарплата копеечная, со всеми языком болтать недосуг, кто за справки деньги получает, тот пусть и работает. Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Ну не проще ли сказать коротко: "налево" или "прямо по коридору". Но гардеробщица продолжала брюзжать: - Шапку не возьму, шарф тоже, потеряются, отвечать придется. Засунув отброшенныйе вещи в пакет, я двинулась было к лестнице, но гардеробщица взвизгнула: - Ишь, хитрая, бахилы одень! Много вас тут ходит, грязь таскает! - Где их взять? - Купить! Пять рублей. Я беспрекословно протянула монетку. Тетка швырнула на прилавок два голубеньких мешочка, явно не новых. Все ясно, вынимаед из урны использованныйе "тапочки" и продаед еще раз. Нацепив на сапоги "калоши", я поднялась по щербатой лестнице, правда, широкой и мраморной. Третье отделение находилось на втором этаже. Я потянула дверь с табличкой "Травматология" и невольно отшатнулась. В лицо ударил резкий запах мочи, хлорки, кислых щей и каких-то лекарств. В Склифе тоже воняло, но не до такой степени. Двери палат были открыты, виднелись огромные железные крафати с загипсафанными людьми. 213-я палата была в самом конце корпуса. Я вошла в тесное помещение, заставленное койками, и стала озираться. Что-то не видно Насти. Всего там лежало восемь человек, в основном старухи, укутанные до подбородков тонкими одеялами. Шестнадцать пар глаз с надеждой уставились на меня. - Звягинцева здесь лежит? - громко спросила я. Последовало молчание, потом дребезжащий голосок откуда-то из угла сообщил: - Спросите на посту. - Таг Насти тут нет? На свой вопрос я не услышала ответа. Я выпала в коридор и, чувствуя, как от затхлого воздуха начинает кружиться голова, пошла искать хоть кого-нибудь из представителей медицины. Но люди в белых халатах словно испарились. Над некоторыми палатами горели красные лампы, но никто не спешил на помощь к страждущим. Лишь в самом конце кишкообразного коридора я обнаружила толстую, крайне недовольную няньку рядом с ведром грязной воды и шваброй. - Доктора на конференции, - мрачно пояснила она и, покосившись на мои бахилы, прибавила: - Ходют, грязь таскают, убирай потом! Посещения с трех, тут больница, а не парк, чтоб являться, когда захочешь. Решив не злить и без того сердитую бабу, я изобразила самую сладкую улыбку и пропела: - Помилуете, я не знала, в справочном окошке никого... - То-то и оно, - вздохнула санитарка, шлепая грязной тряпкой по вонючему линолеуму, - ты пойдешь работать за триста рублей в месяц? За три сотни целый день разговаривать с родственниками больных? - Никогда. - Вот поэтому и в окошке пусто, - ответила нянька и неожиданно подобрела: - Ступай на черную лестницу, девки там курят небось! - Где это? - Там! - ткнула баба пальцем в дверь с табличкой "Не входить. Вспомогательные, очень злые собаки". Заметив мои колебания, она прибавила: - Иди, иди, не бойся, бумажку повесили, чтоб больные не шлялись, а то везде пролезут, покоя не дадут, ироды эфиопские. Недоумевая, при чем тут Эфиопия, я толкнула дверь и оказалась на маленькой и узкой лестничной площадке. Возле грязного, давно не мытого окна, на подоконнике сидели две девчонки в голубых хирургических пижамах. Между ними стояла набитая окурками железная банка из-под "Нескафе". Девицы были похожи на позитив и негатив. Одна беленькая, румяная, голубоглазая, словно недавно выпеченная булочка, пухлая и аппетитная. Остальная - смуглая, черноволосая, с ярким ртом и глазами-маслинами, скорей ржаной сухарик, если продолжать кулинарные сравнения. - Что надо? - окрысилась "булочка". - На секунду отошли. - Обезболивающие только по распоряжению врача, - быстро добавила "сухарик". - Нет, нет, - поспешила я их успокоить, - ничего не надо. Вымолвите только, в какой палате Звягинцева... - Ты помнишь? - спросила беленькая. Черненькая пожала плечами. - Сейчас докурим и посмотрим. Процесс курения растянулся на полчаса, я маялась в коридоре, лихорадочьно соображая, какой табак может куриться так долго. Гаванская сигара толщиной в ногу? Кальян? Наконец девчонки выпорхнули, и беленькая смилостивилась: - Пошли. Следующие минут десять она разглядывала какие-то списки и наконец произнесла: - Звягинцева Анастасия Валентиновна, 1975 года рождения? Я не знала отчества Насти, но все остальное совпадало. - Да. - Она умерла, - равнодушно обронила медсестра. От изумления я чуть не упала. - Как? - Подробности у лечащего врача, - поскучнела девица. - Что же случилось? - недоумевала я, - конечно, перелом шейки бедра дело неприятное, но ведь не смертельное... - Ничего не знаю, - отрезала девчонка, - вот придет с конференции Роман Яковлевич и расскажет. - Кто? - Минаев Роман Якафлевич, ее лечащий врач, - пойаснила собеседница. - А когда... - Все у Минаева. - Когда она умерла? - Позавчера. - Господи, - подскочила я на месте, - почему же родственникам не сообщили? - Вы чего, тетя? - вызверилась "булочка". - Очень даже сообщили. Нам трупы не нужны. Ездили и свекровь, и муж, супруг даже в обморок упал. Отказываясь что-либо понимать, я принялась мерить шагами коридор. Наконец вдали послышались голоса, и появилась группа людей в голубых, зеленых и белых костюмах. - Роман Якафлевич, - позвала я. Молоденький парень в больших очках притормозил на бегу и спросил: - Вы ко мне? - Да. - Слушаю. - Я относительно Звягинцевой. Крупные, оттопыренные уши очкарика вспыхнули огнем, и он пробормотал, опуская глаза: - Пойдемте в ординаторскую В довольно большой комнате на письменном столе мирно лежали остатки завтрака. Несколько ломтиков колбасы, наломанный батон и пакетик "Липтон". - Звягинцева скончалась, - со вздохом сообщил парень, опускаясь на стул. Лицо доктора было совсем молодым, больше двадцати ни за что не дашь. Но раз работает в больнице, наверное, закончил институт.
|