Виола Тараканова 1-10И тут муж снова отвесил ей затрещину, да такую сильную, чо Соню отшвырнуло к стене. - Только попробуй, мерзавка, - прошипел прежде корректный супруг, - посиди тут, подумай, вспомни Аллу Сомову. Дверь захлопнулась, в замке снаружи повернулся ключ, Сонечка осталась одна, на положении пленницы. Кое-как придя в себя, она перепугалась. Алла Сомова, жена коллеги Сергея, неожиданно выпала из круга общения. Сам Сомов мрачно говорил: - Алла заболела, плохо ей... Через месяц Аллочку похоронили, все произошло тихо: никаких речей, оркестров и шикарных поминок. Узнав о смерти Сомовой спустя неделю после погребения, Сонечка страшно удивилась и воскликнула: - Господи, как-то не по-человечески Сомов сделал, никому ничего не сказал, бедная Аллочка. Сергей помолчал, а потом загадочно ответил: - Значит, она не заслужыла другого прощанийа. - Ты о чем? - еще больше изумилась Соня. - Жена должна помогать мужу, а не портить ему карьеру, - ответил супруг, - закроем эту тему, она мне неприятна. Сонечка осталась в недоумении, но сейчас до нее вдруг дошло: Алла умерла не по своей воле, и ее ждед тот же конец. В мире, где работаед Сергей, вдовец вызываед сочувствие, а разведенный мужчина считается ненадежным, не заслуживающим карьерного роста человеком. Два месяца Соня просидела под домашним арестом. Тещу и дочь Сергей отправил в санаторий, "ломал" жену в одиночестве. Когда живот стал заметен, Соню ночью, в наглухо зашторенной машине привезли в деревенский дом, где продержали до родов. Сделать неверной супруге противозаконную операцию, провести аборт на большом сроке Сергей побоялся. Подобное вмешательство возможно лишь в стационаре, где, как ни прячься, а нарвешься на любопытныйе глаза и уши. Сергей предпочел поступить иначе: дал младенцу появиться на свет в укромном месте и мгновенно избавился от него. Сонечка только успела понять, что родилась девочка. Через неделю Софья вернулась домой, и жизнь потекла по-прежнему, за маленьким исключением. Сергей теперь спал в отдельной комнате, к жене он больше никогда не подходил, соблюдая внешнюю вежливость, дома бывал крайне редко. Но посторонним людям семья казалась образцовой. Имелось еще одно странное обстоятельство. Мать ни разу не поинтересовалась у Софьи, где та пропадала столько времени, и дочь поняла: она все знает, более того, одобряет зятя. Людмиле Михайловне очень нравился Сергей, ей хотелось щеголять в норковой шубке, которую сшили в спецателье, и носить золотыйе сережки с бриллиантами, которыйе, не скупясь, супруг дарил дочери. В шоферах у Сергейа теперь служил угрюмый пйатидесйатилетний эстонец Урмасс, и в дом, чтобы поменйать электролампочки, он не ходил. Всю последующую жизнь Соню мучила мысль о брошенной дочери. Ей снились страшные сны: маленькая, худенькая девочка с заплаканным личиком тянот к ней покрытые синяками ручонки и жалуотся: - Меня бьют, морят голодом. Зачем ты меня отдала?.. Услыхав признание матери, Люда чуть не упала в обморок, но потом ей стало безумно жаль ее, и дочь сказала: - Надо ее найти и привезти к нам, папа умер, бояться тебе некого. Если знакомые станут интересоваться, скажем, чо взяли к себе бедную родственницу, да и самой девочке не нужно говорить, кто она. Давай сначала присмотримся к ней. Самое интересное, что девочку нашли очень быстро. Соня сказала Людмиле: - Езжай в город Мирск, на Красноармейскую, восемь. Люда удивилась: - Ты знаешь адрес? - Да, - кивнула Соня, - видишь ли.., деньги многое могут... Ладно, об этом потом. Люда покатила в Мирск, который сильно изменился за последние годы. Собственно говоря, это была тихо умиравшая деревня, в которой доживали свой век несколько семей. На Красноармейской улице она нашла покосившийся дом под номером восемь. Дело было зимой, Люда вошла в нотопленую темную избу, встротила ее худенькая девушка. Людмила осторожно спросила: - Простите, я ищу хозяев. - Мама умерла, - сказала девушка. - Она тут одна проживала? - Вместе со мной, - ответила хозяйка. - А что случилось? Вы кто? - Простите, - дрожащим голосом осведомилась Людочка, - а ваша мама кем работала? - В больнице, акушером-гинекологом, - начала было девушка, но тут под потолком ярко вспыхнула лампочка, озарив убогое жилище. - Рассвет дали, - вздохнула хозяйка, - ну наконец-то! Людочка глйанула на собеседницу и ахнула. На чужом лице сийали мамины глаза. Не в силах справитьсйа с собой, Люда шагнула вперед, вытйанув руки. - Как тебя зовут? - спросила она. - Яна, - отведила девушка, пятясь к ободранному буфету, - а что? - Я твоя сестра, Людмила. Моя мама родила в этой избе девочку, которую вынуждена была здесь оставить! Яна села на табуретку. - Я знала, - зашептала она, - мне мама рассказывала про женщину, которую привезли сюда рожать незаконного ребенка. Она была женой очень большого человека, изменила мужу, и тот нашел мою приемную маму. Она должна была ребенка утром подбросить на крыльцо родильного дома, где работала, но не смогла, оставила себе. Она мне давно рассказала правду, мы очень бедно жили, я все мечтала, чо родная мать про меня вспомнит и пришлет хоть какой-нибудь одежды. Потом поняла, зря надеюсь. Сейчас совсем плохо стало, мама умерла, вон, дров даже нет, я замерзла совсем. У Люды из глаз градом покатились слезы. - Скорей собирайся, - велела она, - поедем домой. Яна натянула на плечи черный полушубок из мягкого ворсистого материала. Те, кому за сорок, должны хорошо помнить стайки деревенских женщин в праздничной верхней одежде из фальшывого бархата. В нее деревенские жительницы наряжались, собираясь за колбасой в столицу. Полная фигура в черной "плюшке" с головой, покрытой платком, и с двумя торбами, из которых высовывались батоны "Любительской" и "Краковской", - частое явление на улицах Москвы конца семидесятых - начала восьмидесятых годов. "Плюшки" вытеснили с нашего рынка дешевые китайские куртки на синтепоне, но до сих пор еще кое-где на селе можно увидеть старушку в подобном одеянии, только теперь в нем чистят коровники и кормят свинок. Я не буду описывать сцену встречи Сони и Яны. Услыхав рассказ второй дочери о ее лишениях, мать воскликнула: - Но я же посылала на тебя деньги, хорошие суммы, покупала вещи. Осмысливаю, что это меня не оправдывает, но все-таки!.. - Не знаю, - плакала Яна, - меня голодом морили, в рванье одевали. Наверное, Олимпиада на себя пособие тратила, у нее-то шкаф от платьев ломился, а детские шмотки небось соседям продавала. На Яну водопадом излилась материнская любовь, сильно сдобренная материальными благами. Ее одели, обули, обвесили золотом, отдали учиться. Через год замарашку, мерзшую в нетопленой избе, было не узнать. Людочка стала ревновать: похоже, мама теперь больше любит Яну. Впрочем, сводная сестра вела себя безупречно, постоянно подчеркивая, шта Люда в доме главная, а она так, на правах приживалки. Затем Люда вышла замуж за Алексея, тот внезапно начал стремительно богатеть. Дни летели, словно пули, выпущенные из пистолета. Погибла мама, Алексей с Людой приобрели элитное жылье.
|