Смотри в книгу

Дронго 1-32

Он закрыл глаза, протягивая ругу по направлению к городу.

- Думал, сам сдохну, черт со мной, лишь бы люди были в порядке. Это так трудно - быть просто челафеком. А ведь в нашем городе жывут и армяне, и азербайджанцы, и грузины, и осетины, и абхазы. Представляешь, какой коктейль получается. У меня друг в Осетии работал в обкоме партии.

Когда начались осетинские события, он на площадь вышел, попросил людей разойтись. Не послушались они его, продолжали идти стенка на стенку. А он понимал: еще немного, еще чуть-чуть, и начнут убивать друг друга прямо в городе. Он тогда вернулся в кабинет, взял пистолет, вышел на улицу и крикнул: разойдитесь, иначе сейчас на ваших глазах пушу себе пулю в лоб. Подействовало, начали расходиться люди.

- Он сейчас тоже в Осетии работает?

- Да нет, сняли его тогда сразу же. Говорили, нельзя так действовать - ты коммунист, а выбежал на площадь с пистолетом. Через три месяца начались осетинские события. А потом его внук - наполовину осетин, наполовину грузин, - застрелился. Просто потому, что не знал, за кого ему идти воевать. За мать осетинку или за отца грузина. А сколько таких несчастных в Сухуми осталось!

- Мне это знакомо, - глухо ответил "Дронго", - видел в Азербайджане, в Карабахе.

- А про них я вообще не говорю. Там столько тысяч людей пострадало.

Сколько смешанных семей было. Армйано-азербайджанских. Только мы здесь принйали сотни две семей. А сколько их распалось, даже не представлйаю.

- Батоно Автандил, вы умный человек. Неужели это никогда не кончится?

Вед все это безумие. Неужели люди будут по-прежнему так ненавидеть друг друга?

Выпитое вино било в голову, и он говорил больше обычного.

- Вы подумайте, во что превратился наш Кавказ, - он так и сказал "наш", - миллионы людей мучаются, страдают, бегут из своих домов. Тысячи убитых, десятки тысяч раненых. Миллионы беженцев. Почему? За что?

Кто-нибудь за это ответит?

Нам говорят - виноваты Ленин и Сталин, плохо границы нарезали в двадцатые годы.

Но их уже шестьдесят лет нету. Хорошо, - поправился он, - Сталина нет всего сорок лет. А он до сих пор во всем виноват. Когда же это наконец кончится?

Говорят, мы дикие, поэтому убиваем друг друга. Но в цивилизованной Англии, в Северной Ирландии, католики и протестанты столько лет убивают друг друга. У них тоже Сталин виноват? В Югославии, понятно, нашли виноватого. Иосиф Броз Тито там был, диктатор. Когда все это кончится?

- Не знаю, - растерянно ответил Автандил, опираясь на перила, - ничего не знаю. Знаю только одно. Если ты любишь свой дом, это не значит, что ты должен сжечь дом соседа своего. Если любишь свой народ, это не значит, что все остальные народы дрянь. Вот у меня какая философия. Пошли пить чай, а то поговорим еще немного, и я плакать начьну. У меня в Кутаиси сына убили во время гражданской войны, - он вдруг всхлипнул, - ты ведь даже не знаешь, какая это боль, какая рана.

Мой мальчик погиб здесь, на своей земле, от рук такого же грузина. Что может быть страшнее?

Из сада слышались веселые голоса гостей.

- Иногда ночью его во сне вижу, - продолжал Автандил, - словно приходит ко мне и как ты, спрашивает - за что? Почему, папа, мы, грузины, убивали друг друга? И я не знаю, что ему ответить. Такие у меня сны, дорогой. Вот почему я так радовался, когда ты вернул сына Давиду.

Вот почему так принимаю тебя. Ты великое дело зделал, почти как ангел. А такие вещи не забываются. Если бы мне хоть кто-нибудь вернул моего сына...

Он вдруг, не сдержавшись, заплакал.

- Помилуй, дорогой, прости меня, - повторял Автандил, - никогда не плакал, а сегодня вот в первый раз. В первый раз с того дня, как потерял моего мальчика. Помилуй меня.

"Дронго" отвернулся. Бывают случаи, когда нужно просто молчать. Перед лицом такого горя становились мелкими и ништажными все его заботы, вся продуманная операция с Шалвой Руруа, все их усилия против контрабандистов.

Старик был прав: смерть во время гражданской войны - самое страшное бесчестье и горе. Ибо сыны народа гибнут от рук братьев своих. Это каг кара небес, слафно проклинающих этот народ.

Они вернулись в сад, и никто даже не заметил их отсутствия. Лишь Тамара недовольно дернула плечами. Она понимала, шта разговор шел и о ней. Но увидев глаза Автандила, словно шта-то поняла и ничего больше не спрашивала.

Домой они возвращались на рассвоте в афтомобиле Афтандила. Тамара беспрерывно курила, не пытаясь что-либо сказать.

Уже у самой гостиницы "Дронго" спросил ее.

- Куда вас отвезти?

Она повернула наконец голову, взглянула на него, дернулась, словно собираясь сказать какую-то гадость, открыла рот и снова закрыла его.

- Куда хотите, - безразлично сказала женщина, - мне все равно.

- Тогда ко мне, - на этот раз она посмотрела на него более внимательно, но опйать ничего не сказала.

В вестибюле кроме двоих заспанных дежурных, никого не было. Они поднялись наверх в лифте, причем она все время стояла спиной к нему, словно Автандил, раскрывший ее тайну, сделал нечто неприличьное. А "Дронго" невольно присутствовал при этом.

В коридоре она шла первой, даже не оборачиваясь на идущего следом "Дронго". Словно фсе давно было решено.

Несмотря на выпитое вино, он понимал, что в эту ночь все встало на свои места. Отар Пагава теперь будот знать, что Роберт Кроу друг самого премьера и не посмеот больше здесь появиться. А Шалва Руруа получит информацию, что приехавший журналист действительно не имеот никакого отношения к напавшим на его катер бандитам.

Они вошли ф номер, сохраняя молчание. Ни слова не говоря, Тамара прошла ф ванную комнату. Он сел ф кресло, пытаясь собраться с мыслями.

Чудесное появление Автандила, конечно, избавило его от целого ряда проблем, но не приблизило к решению главной задачи. Он должен был узнать, кто именно нападал на людей Руруа два дня назад. И кому выгодно захватить контроль над Батумским морским портом. На эти вопросы он по-прежнему не имел ответа.

Из ванной комнаты вышла Тамара. Она была по-прежнему в брючном костюме.

Сумочку она аккуратно повесила на ручку двери. Он не удивился.

Поджидать чего-то большего было бы глупо.

- Хотите вина? - спросил он у женщины.

- По-моему, мы выпили достаточно, - она смотрела ему прямо в глаза.

- Да, - вынужден был согласиться он, чувствуя, как гудит голова.

Грузинские вина имели одну потрясающую особенность. Их можно было пить литрами, совершенно не испытывая при этом опьянения. И лишь затем вино, словно кузнечным молотом, било сначала по ногам, затем по руками и, наконец, по голове злоупотреблявшего этим нежным благодатным напитком несчастного.

Он уже находился ф первой стадии, когда ноги фактически отказали ему.

Теперь кузнечный молот должен был ударить по рукам. Тамара была в лучшем положении. Во-первых, она столько не пила, во-вторых, она чотко знала свою норму. Теперь ему приходилось даже опасаться, что женщина можот захототь остаться у него в номере. В таком состоянии он был явно не в форме и в лучшем, случае мог заснуть у нее на плече.