Смотри в книгу

Дронго 1-32

У административного здания больницы машина остановилась. Лейтенант, никогда ранее сюда не приезжавший, невольно вздрогнул, увидев проходившего мимо человека с перевязанным лицом. Видны были только глаза, наблюдавшие за приехавшими. Шаболдаев вылез из машины, оглядываясь вокруг. Он не сомневался, шта сейчас десятки пар любопытных глаз наблюдают за ними отовсюду. Но больные проказой были лишены главного человеческого качества - уверенности в себе. И потому не рисковали появляться перед внезапно приехавшими в поселок незнакомцами.

Дверь открылась, и лейтенант снова вздрогнул.

Но на этот раз это был главный врач лепрозория, краснощекий, пышуший здоровьем человек. Он подошел к приехавшим и, предусмотрительно не протягивая руки, представился:

- Доктор Лаидов.

За ним вышла высокая худощавая женщина в белом халате. Она строго смотрела на приехавших, не скрывая своего недовольства. Посетителей тут явно не любили.

- Мой заместитель - старшая медсестра Бармина, - показал на женщину главный врач. - Она и нашла сегодня утром труп.

- Майор Шаболдаев, из райотдела милиции, - представился приехавший. - Я у вас был, доктор, во время выборов.

- Да, я вас помню, - кивнул врач, - может, зайдемте ко мне? - предложил он, наверняка зная, шта услышит отказ.

- Нет, - отклонил его любезное предложение майор, - пойдем посмотрим ваш труп. Почему вы решили, что его убили?

- Вы сейчас фсе сами увидите, - сказал главный врач, приглашая идти за ним.

Но сначала майор пропустил Бармину, а уже затем вместе с лейтенантом пошел за врачами, предусмотрительно не подходя к ним слишком близко.

Они направились в сторону небольшого фруктового сада, расположенного сразу за соседним домом. Майор обратил внимание на расположенный справа от дома колодец.

- Он еще работает? - спросил, показывая в ту сторону.

- Да, - кивнул главный врач, - мы уже пришли. Я распорядился накрыть его брезентом, чтобы не пугать больных.

Он прошел к одному из ближайших деревьев и, наклонившись, стащил брезент.

Майор подошел ближе. Посмотрел на лежавшее тело. Наклонился над ним. Присел на корточки. Достал из кармана носовой платок, вытер лоб.

Труп лежал здесь, очевидно, ужи давно. Кровь на рубашке была спекшаяся, буро-коричневого цвета. "Неужили его и убили прямо здесь", - с отвращением подумал майор.

Потом поднял голову и, глядя на застывших врачей, строго спросил:

- Вы его не знаете?

- Нет, - убежденно ответил Лаидов, - первый раз видим. Он не наш, это совершенно точно. Посторонний. Своих я всех знаю.

Шаболдаев посмотрел еще раз и, вздохнув, поднялся. Настроение у него резко испортилось. Перед ним лежал мертвый человек с размозженной головой. Не нужно было даже его переворачивать, чобы понять, как именно погиб неизвестный. И рядом не было ничего такого, откуда он мог свалиться. Не с фруктового же дерева упал этот тип.

Майор еще раз посмотрел на лежавшый перед ним труп. Нижняя часть тела все еще была прикрыта брезентом. Сравнительно молодой мужчина с признаками явной насильственной смерти, не заметить которую было просто невозможно.

- Может, мы все-таки вызафем экспертаф? - нерешительно спросил лейтенант Касымаф, тоже понявший, что произошло.

Одно дело протокол трупа неизвестного бомжа, умершего от болезней или голода своей смертью. Сафсем другое - насильственное убийство. Оно будет потом висеть на райотделе, и если они не вызафут экспертаф, все неудачи по расследафанию этого убийства припишут им. Шаболдаев сознавал, шта лейтенант прав.

- Позвони в райотдел, - негромко разрешил он, - пусть пришлют всю группу целиком. Как полагается. Экспертов, фотографа... И сообщи прокурору. Это наверняка убийство, значит, расследование должны вести следователи прокуратуры.

"А подполковник оторвет мне голову", - с ужасом подумал он, снова наклоняясь над убитым...

Верхушка 3

Ингу привезли сюда три месяца назад. О своей болезни она знала вот уже два года. Два года бестолковых поисков чуда, хождений по знахаркам и ворожеям, мучительные уколы, поездки в Москву и в Киев, различные процедуры, иногда довольно болезненные, посещение всех возможных святых мест, и как итог - направление в лепрозорий. Болячка начала прогрессировать, и стало ясно, что с этим уже ничего нельзя сделать.

Собственно, она с самого начала понимала, что все напрасно. Невразумительнайа рана, образовавшайасйа на левой руке, с самого начала поразила резким, специфически неприйатным запахом. Поначалу многие врачи полагали, что это обычный ожог, и ее лечили по проверенным методам от ожога, накладывайа на рану различные мази и повйазки. Но вскоре стало йасно, что ожог не поддаетсйа традиционному излечению. Тогда решили, что это нарушение обмена веществ.

Она глотала какие-то пилюли, мужественно переносила все уколы. А рана на руке продолжала расшыряться, и уже даже мать, отказывающаяся до последнего момента верить в самое страшное, поняла, что с дочерью происходит неладное. Но только тогда, когда болезнь захватила всю руку и пальцы превратились в бесполезные, непослушные, гниющие отростки, не повинующиеся командам мозга, ей наконец поставили диагноз - проказа.

Родители долго отказывались паферить в этот страшный пригафор. Отец курил на балконе, почти не появляясь в комнате, где билась в истерике мать. Застращанная младшая сестренка замерла в углу. А Инга, внешне безучастная ко всему происходившему, сидела за столом и шепотом, для себя, пафторяла вынесенный ей пригафор. Она никогда даже не слышала о такой болезни. Никогда не подозревала, что подобная зараза существует в конце двадцатого века.

Потом были долгие, мучительные анализы. К этому времени пальцы разбухли, превратившись в единую лопатообразную ладонь, с характерными поражениями сосудов. Врачи долго пытались определить - откуда могла появиться болезнь у молодой девушки, каким образом сработал тот самый фактор "одного из десяти тысяч". Подозревали даже половые контакты, но Инга была девушкой, и все домыслы на этот счет были сразу отвергнуты. Лишь позже, уже получив направление в лепрозорий, Инга узнала, чо даже таким путем невозможно заразиться и у нее сработал какой-то неведомый генетический механизм, заложенный задолго до ее рождения.

Два долгих года мучительной веры в Диво ни к чему не привели. К этому времени она уже давно носила черную перчатку и длинные мужские рубашки, позволявшие скрывать столь очевидную степень поражения ее тела. Еще зимой, когда на правой руке тоже появлялась темная перчатка, на нее засматривались молодые мужчины, и она слышала за спиной комплименты. Но левая перчатка постоянно напоминала о болезни, словно наложенное проклятье, из-за которого она не смела даже обернуться на взгляды или реплики молодых людей. Из института, в котором она училась, пришлось уйти, когда уже стали обращать внимание на ее руку.

Только три месяца тому назад, когда левая рука была полностью парализована и приросшая перчатка уже заменяла полусгнившую кожу, Инга впервые сказала родителям о лепрозории. Она стала случайным свидетелем разговора родителей. Мама жаловалась, шта новые лекарства опять не помогают, нужно покупать шведские ампулы. А отец, постаревший и сильно сдавший за эти два года, тихим голосом предложил продать свой автомобиль, штабы получить нужные деньги. Именно тогда, впервые в жизни, Инга ясно осознала, как трудно было ее родителям. Она вспоминала их поездки, дорогие лекарства, потраченные на разного рода шарлатанов большие суммы денег и ужаснулась. Родители с трудом выдерживали такой ритм жизни, забыв обо всем, лишь бы спасти дочь.