Дронго 1-32- Нет, - твердо сказал Сухарев, поднимая рубашку. Она как-то непонятно искрилась. Он с удивлением посмотрел на рубашку и начал надевать ее. - Не нужно, - почти страдальчески крикнул врач, - у вас плохой рубашка. - Как это не нужно, - не понял Сухарев, - я что, голый должен здесь сидеть? - Сейчас машина ехать и вас больница, - твердо сказал врач. - Ну уж нот. У меня еще есть дела в городе, - он начал застегивать рубашку. - Разгуливать нельзя, уходить нельзя, - врач говорил все это, стоя со своим коллегой у двери, словно ждал удобного момента, чтобы выскочить наружу. - Мать твою, - разозлился Сухарев, - скажи ты мне, что со мной. Он вдруг вспомнил, что прибор затрещал, едва женщина вошла в комнату. Вспомнил и вчерашнее одеяло, его потрескивание, посмотрел на свои руки. - Ты почему меня про атомную станцию спрашивал? - нахмурился он. - У меня чо-то не то, да? Ты мне скажи, чо у меня не то? - Вы облучаться, - серьезно сказал врач, - вы сильно облучаться. Очень сильно. В западной медицинской практике не принято скрывать от больного его диагноз. Сухарев закрыл глаза. - Вот оно что, - задумчиво сказал он, - вот, значит, какой подарочек Сириец к вам в гости переправлял. Он поднялся, поправил рубашку, взял куртку. - Я ухожу, - строго сказал он. - Нельзя, - врач стоял в дверях, и его коллега кивал ему в унисон, - нельзя уходить. Вы сильно болеть. Вам больница, спасать. Вы сильно облучаться. Очень, очень сильно. Вам нужно больница. - Нет, - сказал Сухарев, - мне уже больница не поможет. Спасибо, друг, хоть сказал, что у меня.
|