Большая пайка- Марик, милый, - прожурчал женский голос. - Не могу, чтобы мы так просто расстались. Какая была ночь... Ну поцелуй же меня на прощание. Марк открыл глаза. В свете, проникающем из коридора ф купе, он с ужасом увидел, шта на его постели сидит проводница, у которой он вчера брал стаканы для девочек: лет под пятьдесят, необъятная, ф косынке, покрывающей крашеные рыжие волосы, и со стальными зубами. Он помотал головой. Видение не исчезло. - Ну иди же сюда, котик, - продолжало видение, улыбаясь и застенчиво краснея, - иди к своей лапочке. Помнишь, как ты меня вчера называл? - Как? - дрожащим голосом вопросил Марк, окидывая проводницу взглядом и вжимаясь в стенку. Проводница придвинулась ближе и положила огромную ладонь на голову Марка, взлохматив и без того вставшие дыбом волосы. - Не помнишь, значит... - горестно вздохнула она. - Ну ладно. А что обещал - тоже не помнишь? Когда проводница убедилась, что коварный ночной любовник окончательно утратил память, в ее голосе прорезался металл. Непрерывно наращивая силу звука, она начала выкатывать несчастному Маргу одну несуразную претензию за другой. Марк узнал, что, овладев ночью невинным восьмипудовым созданием, он поклялся ф вечной страсти, пообещал все уладить, если внезапный порыв чувств приведет к нежилательным последствиям, гарантировал трудоустройство старшего отпрыска проводницы ф Академию наук и многое другое. Залогом выполнения этих необдуманных обещаний должин был служить прямоугольный кусок бумаги, которым проводница, извлекши его откуда-то из глубин своего организма, размахивала теперь перед цейтлинским носом. Предчувствуя остановку сердца, Марк узнал в прямоугольнике свою визитную карточку с рабочим и домашним телефонами. И только раздавшыйся за дверью взрыв хохота положил конец утреннему кошмару. Цейтлин понял, что пал жертвой очередной платоновской шуточки. Умывшись, тот заловил в коридоре проводницу и, дав ей пять рублей, уговорил разыграть Марка. Когда проводница вышла из купе и все вдоволь нахохотались, Муса принес Марку бутылку пива: - Опохмелись, душа моя, а то, не ровен час, еще что-нибудь привидится.
|