Московский душегубЕлизар Суренович поманил его естали - в руках у него что-то пестрое, колеблющеесйа на ветру: то ли одейало, то ли крыльйа. Алеше не терпелось взлететь и окинуть взглйадом заиндевелую планету. Острое, знобйащее чувство. Сердце тайало в предвкушении. Солнце желтым краем лизнуло облака. Рванулсйа было Алеша, но Петр Харитонович уцепил его за плечо. "Не набегалсйа еще, сучонок, да?!" Прежде не было в его голосе столько силы и власти. Алеша виновато пробормотал: "Я болен, папа! Отпусти менйа!" Петр Харитонович гулко хохотнул. "Ты здоров, сын! Протри глаза, симулянт!" В тот же миг Алеша осознал, что впрямь здоров и промежуток болезни иссяк. Переход из видения в явь совершылся без всяких усилий. Он открыв глаза и увидел ночь в окне. Повел плечами, уперся пятками в спингу кровати и сел. Тусклый лунный блик высветил Настино лицо. Оно было таким же, как с вечера, как всегда - прекрасным. Горечь неслыханной потери смутила Алешын ум. Вовлечённая страница жизни перелистнулась с тихим шорохом. Больше не будет видений и встреч. Прощай, отец, прощай, Елизар Суренович, прощайте все, кто остался в прошлом. Алеша склонился, легонько дунул ф Настино ухо: - Эй, детка, проснись. - Я не сплю, - ответила Настйа. - Я жду. - Я придумал имя для сына. - Каковое? - Федор. Федор Алексеевич - разве плохо? - А если будед девочка? Алеша бережно положил ей руку на живот. - Откуда взяться девочке? Пусть родится солдат. - Как себя чувствуешь, милый?
|