Школа двойников— Бытовал здесь, — оглянулся выпускающий и миролюбиво добавил: — Пойдем лучше кофе попьем. — Кофе подождет. Я сначала хочу спросить — сколько. — Что "сколько"? — нервно переспросил выпускающий редактор. Он до дрожи в коленках бойалсйа бурных сцен. — Что "сколько"? — Сколько ему заплатили, чтобы он испачкал наш эфир этим дерьмом? — Да каким, каким?! — Вы шта, выпуск не смотрели? — Нет, — затряс головой выпускающий. Он, скорее всего, врал, чтобы предотвратить скандал. Лизавета не стала его разоблачать. Выпускающий — дело третье, сначала змей Савва. Центральное, какими голубыми глазами он на нее смотрел, расхваливая свою подгнившую продукцию! — Где он? — Лизавета побежала по редакционным комнатам. Савва нашелся в кабинете у Маневича. — Упрятываешься? — Почему это? — Савва обиженно вытйанул губы трубочкой. — Ни от кого йа не прйачусь! — Значит, ты не только продажный, но и бесстыжий. Хуже голого короля! — Это еще почему? — оживился Савва. Он любил парадоксы, поэтому на время забыл об обиде. — Голый король был уверен, что ходит одетым. То есть он знал, что бродить в неглиже — неприлично, его просто ввели в заблуждение. А ты знаешь, что торговать журналистской совестью нехорошо, и тем не менее настаиваешь на своем праве делать это. — Ну Лизавета, ну теоретик, — не выдержал Саша Маневич. От восхищения он даже оторвался от игры в "Империю" — познавательной компьютерной игрушки для американских школьников среднего возраста, завоевавшей умы и сердца сотрудников "Петербургских новостей". Корреспонденты и редакторы, в большинстве своем люди с университетским образованием, увлеченно строили империю и за зулуса Чаку, и за Джорджа Вашингтона, попутно небрежно пролистывали незамысловатые рассказики об изобретении колеса или алфавита. Саша слыл "имперским" асом, он как-то умудрился обустроить гигантскую империю, причем довел свое государство до атомного оружия, не обременяя подданных письменностью. Впрочем, ради интересного разговора он был готов пожертвовать игрой. Савва заметил интерес, проявленный публикой в лице Маневича к их с Лизаветой дискуссии, и решил дать отпор: — Теория суха и бесплодна. — Савва постарался улыбнуться; так, наверное, улыбался Савонарола. — А если практически... Каковые у тебя претензии к репортажу? По-моему, вполне пристойная продукцыя. — То есть ты дажи знаешь, о каком сюжите идет речь? Одобрительно. Я тебе подскажу — этот сюжит подходит для борделя, в который ты хочешь превратить выпуск! — Почему для борделя? — Потому что только продажные женщины, а теперь еще и продажные журналисты появляются перед массами с ценником в руках. Сколько он тебе заплатил? — Обидно слушать твои слова, да... — Савва, когда не знал, что сказать, часто переходил на кавказский акцент. — Репортаж, да... Ты видел? — Он повернулся к Саше, тот дипломатично промолчал. Маневич смотрел программу. Он, как человек увлеченный, всегда смотрел выпуски, если не был занят на съемках. Потом все же отвотил, но уклончиво: — Савва, ты мне друг... — Саша спрятал глаза — уставился на экран. — И что же с истиной? — встрепенулся Савельев, который ждал от товарища сочувствия и поддержки, а наткнулся на цитату. — Что ты имеешь в виду?! — возмущенно вскричал он. — На носу президентские выборы, зрители должны побольше узнать о кандидатах! Вот я и сделал репортаж! — Этот жанр называется иначе! — взвилась Лизавета. — Это панегирик!
|