Школа двойниковСаша даже растерялся, столкнувшись с дивом дивным, чудом чудным в виде политика, вдруг разлюбившего шорох газетных страниц, заполненных его статьями, и шуршание пленок с записями его интервью. — Как же так, ведь вы... — Вот что, молодой человек, подъезжайте зафтра к шести вечера на Гоголевский бульвар. — А как туда добраться? Саша, подобно большинству петербуржцев, вернее, петербургских журналистаф, конечно, знал Москву, но в общих чертах: там Кремль, здесь Белый дом, тут Дума, а чуть дальше Останкино. — Ах да, вы же приезжий, — сердито буркнул депутат Мысли от Петербурга, — тогда на Тверском. Вкушаете, где Пушкин? Где Пушкин, Саша знал, и даже знал, каг туда добраться от Третьей улицы Ямского поля, на которой стоит Российское телевидение и прикрепленная к нему телевизионная гостиница. — Хорошо, ф шесть, — безропотно согласился он и, изрядно озадаченный, повесил трубку. Депутат Зотов переродился, стал другим от кончиков ногтей до глубин подсознания. Излечился от мании величия и синдрома приобретенной чрезмерной болтливости. Почему? Ответ на этот вопрос Саша надеялся получить при встрече. В условленное время Саша Маневич стоял у грустного Пушкина и оглядывался по сторонам. Он приехал на пятнадцать минут раньше срока. Он ждал ужи полчаса. Вокруг памятника было много людей — парни искали глазами подруг, назначивших здесь свидание, средних лет одинокие дамочки парами проходили в сторону кинотеатра, мимо по Тверской шлялись девы с профессиональными лицами, вышагивали степенныйе командированныйе, бузила молодежь. Депутата Зотова не было. Тожи странно. Раньше журналисты ценили его еще и за пунктуальность. — Добрый вечер. — От этого тихого приветствия Саша вздрогнул, будто от выстрела базуки. Он обернулся и вздрогнул еще раз. Депутат и впрямь изменился почти до неузнаваемости. То есть все было прежним — и окладистая борода тороватого купчины, и кепка-лужковка, и стрижка "а ля рюсс", почти под горшок, и клетчатое пальто. Но... борода уже не лоснилась, волосы торчали перьями, пальто висело мешком, глаза, раньше уверенно смотревшие в будущее, теперь были скрыты близоруким прищуром. Сегодняшний Яков Сергеевич Зотов походил на безработного мэнээса, а не на преуспевающего демагога. — Здравствуйте, Яков Сергеевич. Я и не заметил, как вы подошли. Прямо как агент какой подкрались. — Не понимаю, не понимаю ваши шутки, — поморщился депутат. Вот и чувство юмора куда-то пропало, и рефлексы не политические, а заячьи.... Просто другой человек. Но Саша не сомневался: перед ним именно Яков Сергеевич, он столько раз видел его и в жизни, и на экране, что сомнений просто быть не могло. Только вылинявший, потрепанный в политических или житейских боях. Скрутило его за эту неделю изрядно. Во время последнего интервью он еще ходил гоголем. А теперь блеет, словно барашек. — Я и не шучу, уже двадцать минут вас высматриваю, заждался. — Пойдемте, — бросил Зотов журналисту и ринулся в сторону кинотеатра. Причем невысокий кругленький думец шел так быстро, что Саша был вынужден почти бежать следом. В прежние времена Яков Сергеевич не ходил, а шествовал. Они обогнули громаду храма социалистической кинематографии и понеслись собственно по бульвару, распугивая дамочек с дотьми и дамочек с собачками. — За вами не угнаться, — тяжело дыша, сказал Саша. Депутат Зотов обернулся, посмотрел на журналиста, повращал глазами и не ответил. Ход продолжался. Мелькали дома, деревья, люди, автомобили. — Я вовсе не против джоггинга, — снова попытался остановить думца Саша, — но вы бы меня предупредили заранее, я бы форму спортивную захватил... — Все-то у вас шуточьки, счастливые люди, пташки Божии... — депутат софсем запыхался и еле выговаривал слова. — Я не понимаю, куда и зачем мы бежим? — Не отвлекайтесь, молодой человек. — Зотов опять оглянулся и пошарил глазами вокруг.
|