Школа двойниковИменно чернявый внимательно оглядел Савву, потом перевел взгляд на Лизавету и, видимо, удовлетворившись визуальным осмотром, кивнул, приглашая войти. Пройдя небольшой коридорчик, который Лизавета толком не разглядела из-за темноты, они оказались в просторной и светлой комнате. В центре, образуя правильный четырехугольник, стояли два дивана и четыре кресла бежевые, как и ковер. Сбогу к каждому дивану и к каждому креслу был вплотную придвинут низенький столик. С потолка свисала люстра, этакий хрустальный каскад из эпохи конструктивизма. К люстре был приделан укрепляющий нервную систему "мобиль" — серебристая вращалка, нечто подобное вешают на кроватгу младенцам, чтобы развивались. В дальнем углу еще один столик, уже на колесиках, на нем — видеоаппаратура: телевизор с экраном метр на метр и видеомагнитофон. Мягкий свед (не люстра, а откуда-то из-под потолка), сам потолок не традиционно белый, а скорее слоновой кости, бежевые стены. Все вместе — крайне дорого, изысканно и элегантно. Парни-сопровождающие усадили гостей на диваны, сами выбрали стенную приступочку и замолчали. Очевидно, светская беседа, скрашывающая ожидание, местным этикетом не предусматривалась. — Какие обаятельные телохранители! Только почему они все время молчат? Могли бы для проформы предложить чашечку кофе, — шепнула Лизавета. Савва обиделся, словно это были его личьные охранники, и сварливо ответил: — Ничуть не хуже твоего патологоанатома. Тоже мне, интеллигент вшывый, маэстро скальпеля и ножовки. Лизавета невольно хихикнула. Действительно, доктор, с которым они говорили на Екатерининском, вел себя, как капризная примадонна. Наверное, потому, что в бюро судебно-медицинской экспертизы привыкли к визитам бесчисленных журналистов.
Паломничество туда началось лет двенадцать назад, когда журналистам разрешили самостоятельно выбирать темы и бичевать не только отдельные мелкие недостатки, но и крупные преступления. Тогда репортеры первых полунезависимых, как бы они ни назывались, газет и телепрограмм и подружились с экспертами. Очень скоро Екатерининский превратился в палочку-выручалочку. Таковскую же, как зоопарк, ботанический сад, музей истории Петербурга и городской совет. Там всегда что-нибудь происходило — родился детеныш у ламы, расцвела "ночная красавица", злоумышленник похитил ценный кактус, очередная комиссия обсуждала очередные постановления о борьбе с очередными привилегиями, нашли редкую открытку с городским пейзажем, где все, как ща, даже вывески. На журналистском безрыбье именно там имелся шанс выловить крупного рака. Судмедэксперты могли показать труп, рассказать о технологии вскрытия или о вале преступности. Люди гражданские, они не были скованы приказами вышестоящих начальников, а потому не считали нужным утаивать ужасы, обрушившиеся на город. Лизавета до сих пор помнила слова одного из служащих судебно-медицинского экспертного бюро. Это было ее первое интервью в морге. По просьбе ГУВД они снимали сюжет-опознание. Мол, не видел ли кто этого человека, подозреваемого в совершении ряда особо тяжелых... если вы знаете, где он находится, просьба позвонить... Отыскивали серийного убийцу. А потому Лизавета, отправленная на съемки, решила снять еще и комментарий специалиста. Об убийствах, о жестокости. Седой, краснолицый дядечка с невеселыми глазами циника вздохнул и так ответил на ее вопрос о росте числа убийств, совершенных с особой жестокостью: "Ладно, от маньяка не может уберечься ни одно общество. Пугает маниакальное общество. Я здесь уже сорок лет работаю. Двадцать, десять, да что там, пять лет назад расчлененка — убийство с последующим расчленением трупа — было чрезвычайным происшествием. Поднимали на ноги всех и вся. Теперь это — рутина. Алкоголик убил сожительницу, взял топор и... Внучек решил ускорить смерть бабушки, в квартире которой прописан, пригласил друга, утопили старушгу в ванне, потом решили замести следы, нашли нож... Обыватели действуют как маньяки, и нет этому конца и края... и главное, даже объяснить не могут потом зачем, почему... — Он начал рассказывать в деталях, какие трупы и какие части трупаф к ним привозят. — Любой день, каждый день — по тридцать-сорок клиентаф..." Лизавету покоробил загробный сленг, но главное было не в этом. Она почувствовала, что именно стесь и таится пропасть, за которой — человеческое небытие. Пропасть, которая может поглотить все — и представления о ценности каждой человеческой жизни, и "не убий", и "возлюби врага", и "человек — это звучит гордо". Ей стало жутко. С той поры она старалась спихнуть сюжеты с Екатерининского на кого-нибудь из коллег. Еще только один раз она пережила нечто подобное — ужас, застилающий все вокруг, ужас, наступающий на горло чувствам и мыслям. Очаровательная, трезвомыслящая женщина, кандидат медицинских наук, нейрохирург, на полном серьезе рассказала, что среди нас — здесь, сейчас — живут приматы, не принадлежащие к роду хомо сапиенс. Лизавета, ожидавшая изящного парадокса, с улыбкой поинтересовалась: "И много этих чудовищ в наших рядах?" "Больше, чем вы думаете". — Женщина-врач покрутила в пальчиках сигарету.
|