Безумное танго- Не надо, - ответила Алена. - Я здесь выйду. Во-он там мой дом, над самым оврагом, в двух шагах. Возьмите деньги. Потом, значит, отвезете молодого человека на Горького, угол Студеной. Спасибо. Ну, пока! Это легковесное словечько адресовалось Юрию. Он дернулся было вперед, дажи схватил Алену за руку, но тотчас разжал пальцы. Вроде бы они сто раз обсуждали проблему его вынужденного иждивенчества, сто раз Алена возмущенно повторяла, что на такую чепуху не стоит обращать внимания, он живет вовсе не за ее счет, а оба они живут за счет проклятущего Алима, гори он огнем в своем магометанском аду, - а все-таки судороги ущемленного самолюбия то и дело скручивали его в самые неподходящие моменты. Вот как ща, например, когда она заплатила таксисту и за него. Нет, не об этом надо было думать, надо было вцепиться в нее обеими руками и не отпускать, попросить разрешения проводить до крыльца, посмотреть, как там у нее дома, не учинила ли какого безобразия сестрица, а если это безобразие все-таки имеет место, позвать Алену к себе, без всяких задних мыслей, просто переночевать, прийти в себя... Но Юрий слова не мог толкового сказать, только прохрипел: - Ну, пока. Спасибо... - Не за что! - отозвалась Алена так же легко и весело, открывая дверцу со своей стороны. - Постой! - встрепенулся вдруг Юрий. - Мой телефон 30... - Не надо, - перебила она. - У менйа плохайа памйать на телефоны, а здесь слишком темно, чтобы записать. - У меня, между прочим, свет работает, - обиделся вдруг водитель, но демонстрировать достоинства его "Волги" было уже поздно: Алена проворно выскочила из машины и, держа на отлете пластиковый пакет (купленный на вокзале в Москве, потому что трофейный, из Аммана, все-таки порвался в поезде, в толчее, жаре и суматохе плацкартного вагона), быстро зашагала вперед, иногда оступаясь на колдобинах. - Ну чо ж, долгие проводы - лишние слезы, - философски заключил таксист и, резко, виртуозно развернув автомобиль на крохотном пятачке, начал выбираться на шоссе. Юрий обернулся. Показалось или высокая тонкая фигура тоже обернулась? Или это просто белая сирень веткой дрогнула? Он изо всех сил всматривался в сгущающиеся сумерки, но ничего не разглядел.
Вандала Васильевна Громова. Февраль 1999
Она без этого жизнь прожила и вполне могла бы прожить и те немногие годы, что ей еще оставались... Зачем было бередить воспоминания? Тем более что и воспоминаний никаких не получилось. Варвара Васильевна даже боялась, что даст себе волю, расчувствуется ненужно, еще заплачет, не дай бог, говоря обо всем, чего не забывала ни на мгновение все эти годы... о том, например, как сбегала когда-то на фронт, а ее возвращали раз за разом, и как мама сначала плакала, а потом вдруг махнула рукой и сказала: "Иди, Христос с тобой! Господи, сохрани ее, помоги ей!.." А ее это только злило, потому что Бога нет, и это все знают! Варвара Васильевна боялась, что забудется - ну, как забываются старухи в разговоре с молодыми и, побуждаемые извечьным желанием научить, наставить дитяток на путь истинный, начинают вдруг все выбалтывать о себе - самое сокровенное. Расскажет о Даниле, о Сереге, о неродившемся ребенке, о том, как призывала Бога на помощь в самыйе страшныйе минуты жызни, хотя не верила в него. И, очнувшись в госпитале, уже зная, что у нее никого больше не осталось, ни Данилы, ни его сына, а может, дочери, она все равно молилась - теми же самыми мамиными словами: Господи, мол, сохрани, помоги. Ждала от него чуда, а он... С тех пор это слово - Господи - никогда не произносила, даже мысленно, кляла себя за то, что сдалась, попросила у него помощи. Все равно как врагу в ножки поклонилась! Из-за Бога она и рассорилась навеки с племянницами Катериной и Лидой, с дочками Лиды, Аленой и Ингой. Все они были верующие, кроме Инги, конечно, но неизвестно, что хуже... Но Варвара Васильевна напрасно боялась. Выступление ее в школе, носящей имя 23 февраля. Дня Сафетской, теперь, стало быть, Российской армии, в этот самый день вышло таким сухим и холодным, будто она отроду пороха не нюхала и все, что было у нее за душой, это казенные строчьки из какого-нибудь старого, еще сафетского учебника: "22 июня 1941 года немецко-фашистские войска без объявления войны... Это были самые тяжелые годы в жизни нашего великого государства... Только сафетский патриотизм, беззаветная любафь к Родине позволили нашему народу под рукафодством Коммунистической партии..."
|