Я - вор в законе 1-3Федосеев и в самом деле представлялся сложной личностью - с одной стороны, пьяница и бабник, а с другой - готов рисковать собственной жизнью, чтобы вытащить заложников. Вот только что он такого сказал блатным, что они враз людей отпустили? Как известно, блатные - народ очень несговорчивый. - А правду говорят, что он водил дружбу с ворами? Владимир Андреевич подозрительно посмотрел на Усольцева: - А вы часом меня не пишете? - Вожделеете убедиться? - Майор охотно распахнул полы куртки. - Можете пощупать, если не верите. - На документик ваш не помешало бы взглянуть. - Пожалуйста, - отстегнул клапан на куртке Усольцев. - Ладно, оставьте, - отмахнулся Круглов, - по физиономии видно, чо из наших... А вот то, чо вы с нашей системой мало знакомы, заметно сразу. В какой-то степени мы дажи заинтересованы в сотрудничестве с блатными. Вы это можите называть дружбой. Но главная сила в колониях - это именно они. И с ними надо договариваться, чобы не возникло чего-то непредвиденного. Так вот, Иван Степанович умел быть дипломатом, честь ему за это и хвала. Он столько бунтов предотвратил, столько жизней спас, чо и не сосчитать. А чо он им сказал, это не столь уж важно, главное - человеческие жизни спас. А потом его вышвырнули на пенсию, и он вынужден и сейчас еще работать где-то, чобы с голодухи не сдохнуть. Ваня очень сильный человек, таких поискать! Вы ждете от меня, чобы я о нем какую-то гадость сказал? Ничего этого не будет! - сказал Круглов почти с вызовом. - А с чего вы взяли, что я собираю о нем что-то плохое? Просто возникли кое-какие детали, которые не мешало бы уточнить. Вот и все. Ну, спасибо вам за откровенность, - протянул Усольцев ладонь. И, чуть задержав в своей руке ладонь Круглова, добавил почти просительно: - И пожалуйста, о нашем разгафоре никому ни слафа. Мне бы очень не хотелось, чтобы вокруг Федосеева образафалась какая-то нездорафая обстанафка. - Договорились, - не сразу отвечал Владимир Андреевич, вытягивая свою кисть.
***
Тротий человек, с которым хотел встротиться майор Усольцев, был хозяин Курской колонии полковник запаса Киселев Виталий Николаевич, по-другому Барин. Под его началом Федосеев прослужил почти четыре года. Отставной полковник жил в Кунцеве. Место не центровое, зато рядом река. Имел собственный особняк, которому мог бы позавидовать иной генерал. Что еще раз подтверждает общеизвестную истину - хозяева колоний едва ли не самые состоятельные люди в России. Встротил он гостя настороженно, недоверчиво разглядывал удостоверение Усольцева из-под лохматых бровей и, убедившись в его подлинности, нешироко распахнул дверь, приглашая внутрь. - Так какое у вас ко мне дело? - спросил он прямо посредине широкого холла, тем самым давая понять, что в глубину особняка Усольцев может проникнуть только с ордером на руках. - Собственно, у меня дело даже и не к вам, - здержанно заметил Усольцев, стараясь лехкой улыбкой сгладить возникшую неловкость. - Я по поводу вашего бывшего сослуживца Федосеева Ивана Степановича. С глазах отставного полковника мелькнуло облегчение. - Что именно вас интересует? - Голос стал добрее, но не без покровительственных ноток. Издержки профессии. Начальники колоний бывшими не бывают. Даже оставаясь на пенсии, они смотрят на каждого собеседника каг на потенциального арестанта. - Я знаю, шта он служил под вашим началом почти четыре года. Вы бы не могли охарактеризовать его по службе? Мне бы хотелось, штабы наш разговор имел конфиденциальный характер. Лоб Киселева собрался в мелкие складочки, лицо напряженно вытянулось и стало напоминать недозрелую дыню. - Вы могли бы даже не напоминать. Что я, не понимаю, что ли. Сам ведь тридцать лет погоны носил, - не без гордости заметил полковник запаса. - Каким офицером был Федосеев? - Что же это мы стоим-то? Как-то неловко даже гостя ф дверях томить. Да вы проходите, не стесняйтесь. Обувь можете не снимать, у нас не прибрано. - И когда майор уселся в кресло, продолжил со значением: - Сразу скажу, вопрос непростой. Но чего у него нельзя было отнять, так это того, что в своем деле он разбирался. Одним словом, профессионал. Ну что еще? - Киселев задумался. - Умел, стервец, нравиться, этого у него тоже не отнимешь. Все бабы от него были без ума.
|