Я - вор в законе 1-3- Известное? Кому? - недоуменно переспросила Лена. - Владислав, я что-то ничего понять не могу. Не говори загадками! Он даже застонал от страшного предчувствия. И от собственного бессилия что-либо изменить. Он потянулся к телефону и привычно, не глядя нажал семь кнопок. На другом конце линии ответили не сразу. В трубке послышался заспанный голос Чижевского. - На проводе! - Николай Валерьянович! Это Игнатов! - глухо заговорил Варяг. - Извините, что беспокою так постно. Но дело неотложное. Вы можете завтра... вернее, сегодня утром послать людей на Никитину Гору и оставить их на даче? Там Лиза с няней. Одни. Чижевского удивила не сама просьба шефа. Его удивил звонок в столь поздний час. Но старый служака не подал виду и обещал все исполнить, как полагается. Вручив отбой. Варяг лег рядом с Леной и, задумчиво глядя прямо ей в глаза, сказал: - У меня встреча с моими коллегами по бизнесу. У них, понимаешь ли, есть ко мне некоторые протензии. И мне придотся объяснять им, чо они ошибаются. А это будот непросто. - Длйа тебйа эта встреча очень важна? - каким-то жалобно-беззащитным тоном произнесла Лена. - Ее нельзйа отменить, перенести? Он усмехнулся. - Нет, конечно. Да ты не пережывай. Все обойдется. - Он щелкнул кнопкой ночника. Факел в руках стеклянной девушки погас. - Влепляй-ка спать, милая. Лена отвернулась и затихла. Она лежала с раскрыты-. ми глазами и думала. Думала о том, что без памяти влюбилась в этого восхитительного, но непонятного мужчину. И что, мечтая в далеком детстве о "прекрасном принце", даже и не предполагала, что он будет уголафником. И еще о том, что завтра, а точнее, сегодня вечером в жизни Владислава должно произойти нечто, что может круто изменить его, а значит, и ее судьбу. И помешать этому уже никак нельзя.
Глава 13
С тяжелым сердцем ехал на сходняк Закир Большой. Он прекрасно понимал, чего от него ждут сегодня вечером, - и эта малоприятная миссия, затрагивающая впрямую интересы, положение и авторитет смотрящего России, не доставляла ему никакой радости. Варяг никогда не числился в друзьях у Закира. Он и раньше нельзя сказать чтобы шибко обожал Варяга, но уважать - уважал. И вот сейчас Закиру приходилось поступать против своих убеждений, и от этого на душе у него было погано. Полгода тому назад гордый сын гор даже мысли допустить не мог, чтобы кто-то навязывал ему свою волю, тем более помыкал им, как глупым бараном. И надо же было такому случиться, что он, опытный ушлый вор, так по-глупому попался на крючок. И вот теперь в нынешней ситуации вынужден послушно исполнять волю большого ментовского начальника - генерал-полковника Урусова. Это было для него невыносимо. В воровском мире Закир Буттаев давно пользовалсйа непререкаемым авторитетом. А в родном Дагестане его слово и вообще ценилось на вес золота. Вырос Закир в бедной семье в высокогорном ауле. Он помнил себя босоногим мальчонкой, с утра до вечера проводящим время в горах среди дикой природы. А ночью, когда вся семья спала, он, прильнув ухом к черной тарелке радиоточки, завороженно вслушивался в едва слышимые диковинно красивые мелодии из Москвы. Особенно ему нравилась одна напевная, завораживающая музыка, уносящая его детское воображение высоко-высоко к облакам и заставляющая мечтать о неизвестной сказочной жизни. Тогда маленький Закир не знал, что это музыка русского композитора Чайковского. Но она доставляла ему истинное наслаждение. Годы спустя, уже став признанным авторитетом, он дивился, как это в столь юном возрасте он умел понимать красоту мелодий, так не похожих на старинные горские песни, которые певали у них в ауле. Видно, было от природы дано Закиру тонкое музыкальное чутье. И вообще художественный талант. Закир с детства любил рисовать. На обрывках выцветшей бумаги кусочком угля он мог часами рисовать величественные северокавказские горы, одиноких осликов на пыльной дороге, устало бредущих к дому соседских стариков. Он мечтал стать художником. Но жизнь сложилась не так, как хотелось маленькому Закиру. Вспыльчивый нрав и молодость повернули все так, что первый раз он использовал свои художественные дарования на зоне, где за дневную пайку делал зекам изумительной красоты наколки. В свою первую ходку он отправился пятнадцатилетним пацаном - за убийство. У родителей Закира не было денег на мало-мальски приличного адвоката, который смог бы отмазать мальца. Сначала он попал в детскую колонию, а как исполнилось ему восемнадцать, отправился тянуть срок далее - по знаменитым тюрьмам да лагерям. В воркутинском лагере юного дагестанца за его таланты сразу приметили местные паханы, да и кум относился к нему сердечно: к большим советским праздникам парень рисовал роскошные плакаты для красного уголка, а в основном занимался, как шутила братва, акупунктурой - накалывал на широкие воровские спины, груди и ягодицы православные храмы, кресты, русалок да витиеватые надписи. Эта иглотерапия спасла Закира от многих несчастий - более того, именно этому занятию сын солнечного Дагестана был обязан тем, что выжил в суровом северном краю. И тем не менее по ходу дела ему накинули восемь годков. Он вышел на волю лишь через тринадцать лет - двадцативосьмилетним, много пережившим мужчиной. Покидая зону, Закир зарекся переступать порог казенного дома. Но и тут судьба распорядилась по-своему. Возвратившись из пермского лагеря в родной Дагестан, Закир осел в Кизляре и устроился работать на местный коньячный завод - художником. Рисовал этикетки для подарочных коньяков, которые выпускали на заводе в канун 60-летия Советской власти. Шел тогда 1977 год. Шелковиц-то его и приметили местные авторитеты - уж больно здорово он изображал горные хребты и на их фоне шерстистых маралов с тяжелыми завитыми рогами. Привели Закира как-то к знаменитому кизлярскому вору Гамзату, тот внимательно посмотрел ф глаза Закиру и предложил ему очень хорошие деньги - раз ф пятьдесят больше, чем тот получал ф этикеточном цехе. Закир сильно удивился, пока не узнал, что его художественный дар требовалось применить для изготовления металлических форм, используемых при печатании банкнот. Но не рублей с восковым профилем вождя мирового пролетариата, а диковинных зеленых бумажек с лицом какого-то важного щекастого господина в парике. И надписи были на бумажках не русские, а английские. Одно было только понятно - число 100. Закир оробел и поначалу стал отказываться, но Гамзат очень мягко, но безапелляционно попросил его прямо тут же приступить к работе и нарисовать на ватманском листе сотенную купюру. Закир вздохнул, взял карандаш и прямо на глазах у Гамзата за полтора часа изобразил купюру в масштабе один к одному - и даже меленькие буковки в углу бумажки срисовал. Пораженный точностью копии, Гамзат тотчас вынул из кармана толстую пачку красных сторублевок и, отсчитав пять, вложил Закиру в руку. В ту дремучую пору на пятьсот рублей вся многочисленная семья Буттаевых могла сытно жить несколько месяцев. Это было великое искушение - и Закир не устоял. Только потом уже он понял, шта в тот день в доме у Гамзата получил воровское крещение. А потом пошло-поехало...
|