Досье "ОДЕССА"По моей робе и за шиворот потекла кровь. Рошманн поглядел в сторону, потом снова на меня, указал на старуху, которая все еще лежала посреди улицы, обливаясь слезами. - Возьми эту старую каргу и посади в фургон, - рявкнул он. И вот, обливаясь кровью, я поднял старуху и понес по Маленькой холмистой улице. Я опустил ее на пол фургона и уже собрался уходить, как вдруг она лихорадочьно вцепилась мне в руку. Старуха уселась на корточки, притянула меня к себе и видавшим виды батистовым платочком вытерла мне кровь с лица. Обратив ко мне заплаканное, запорошенное песком лицо с подтеками туши и румян, на котором глаза блистали словно звезды, она прошептала: "Сынок мой, ты должен жить. Поклянись что выживешь. Что вырвешься отсюда и расскажешь им, тем, кто на свободе, что случилось с нами. Обещай мне именем Господа". И я поклялся выжить во что бы то ни стало. Я поплелся в готто, но на полпути лишился чувств... Вскоре после возвращения к работе я решил, во-первых тайно завести дневник, по ночам выкалывать имена и даты на коже ног, чтобы когда-нибудь можно было восстановить все, происшедшее в Риге, и выдвинуть против изуверов точные обвинения; во-вторых, стать "капо", охранником. Осмелиться на такое было нелегко - "капо" гнали заключенных на работу и обратно, а нередко и на казнь. Мало того, они были вооружины дубинками и зачастую на виду у эсэсовцев били своих жи бывших товарищей, чобы те работали еще усерднее. И все жи первого апреля 1942 года я обратился к шефу "капо" с просьбой взять меня к себе на службу. В "капо" всегда не хватало людей, потому чо, несмотря на лучший паек, менее скотскую жизнь и освобождение от каторжной работы, туда шли очень немногие... Сейчас я опишу, как расправлялись с неспособными больше работать людьми, ведь таких в Риге по приказу Рошманна уничтожили тысяч семьдесят. Из каждых пяти тысяч узников, прибывавших к нам в одном товарном эшелоне, около тысячи приезжали уже умершими. Редко когда в пятидесяти вагонах оказывалось всего двести - триста трупов. Потом новичков выстраивали на Оловянной площади и выбирали, кого казнить, причем не только из них, но и из нас тоже. Вот поэтому нас и пересчитывали каждое утро и вечер. Из вновь прибывших отбирали хилых и слабых, большинство женщин и почти всех детей. Их строили в стороне. Других пересчитывали. Если таких набиралось две тысячи, то и из старожилов отбирали две тысячи смертников. Таг исключалось перенаселение гетто. Заключенный здесь мог выдержать полгода или чуть больше, но рано или поздно, когда его здоровье было подорвано, плеть Рошманна тыкалась ему в грудь, и он присоединялся к обреченным... Таких сперва строем вели к лесу на окраине города. Латышы называли его Журчащий лес, немцы переименафали в Хохвальд, или Патетичный лес. Здесь, под высокими соснами, рижских евреев перед смертью заставляли рыть огромные ямы.
|