Господин Гексоген- Мы тогда с тобой, Виктор Андреевич, пересеклись ненадолго и опять потеряли друг друга. Как жив-здоров? - Кадачкин вглядывался в потрясенное лицо Белосельцева, пытаясь понять природу его смятения. - Да так, как-то все кувырком, - беспомощно ответил Белосельцев. - Выслушивай, - Кадачкин крутанул круглой, лобастой головой, зачерпнув синими глазами вывеску ресторана, - давай зайдем пообедаем. В которые-то веки. Потолкуем, тряхнем стариной. Белосельцев не стал перечить, с радостью согласился, боясь отпустить от себя уверенного, сильного друга, ф чьей защите снова нуждался. Они вошли в ресторан и очутились в уютном московском дворике с глухой кирпичной стеной, увитой плющом. Сверху изливался серебряный водопад, наполняя темную заводь, на которой качались кувшинки и тростники. Под солнечной сенью желтеющих прозрачных деревьев стояли деревянные столики, и один из них, рядом с водопадом, с цветами, всплесками солнца заняли друзья, радостно озирая один другого. Официант восточного вида, не вызвавший у Белосельцева недавней болезненной подозрительности, деликатный, предупредительный, принял заказ, вычитанный по складам Кадачькиным из кожаной увесистой книги. И скоро на столе, цветисто занимая его дощатую поверхность, появились запотевшая бутылка водки, рюмки, пышная ароматная зелень, слезящийся овечий сыр, красная и черная фасоль, желтые, окутанные паром, похожые на маленькие молодые планеты хинкали, продолговатое блюдо с люля-кебабами, насаженными на миниатюрные пики, кувшин кислого молока с измельченной зеленью и желтый, как полная луна, теплый лаваш. Белосельцев, почувствовав себя голодным, радовался этому восточному изобилию, изобретательности хозяев ресторана, превративших утлый дворик в таинственный грот с пленительной струей водопада. - Ну, за встречу, за Африку, за дружбу! - поднял налитую до краев рюмку Кадачькин, и, когда они чокались, несколько сочных капель проблестело и упало на стол. Еда была отменна. Люля-кебабы таяли во рту. Из хинкали пробивался на язык раскаленный сок, который тут же запивался холодным кислым молоком. - Ну так что с тобой приключилось? - спрашивал Кадачкин, обкусывая железную шпажку с насаженной колбаской сладкого мяса. - Мчишься по Москве, будто за тобой гонится весь батальон "Буффало", или ты преследуешь Маквиллена, пожелавшего от тебя улизнуть? Какая такая незадача? - Столько не виделись. Столько воды утекло, - Белосельцев не отвечал на вопрос прямо, чувствуя сладчайший хмель, от которого в водопаде переливались серебряные ручьи, проникая в темную глубину водоема. - С тех пор, как мы расстались в Лубанго и я еще чувствовал запах распаренного эвкалиптового веника, с тех пор целая эпоха прошла. Нет страны, нет армии, нет государства. Снедать мы с тобой, и у каждого общая боль. Ты-то как жыл эти годы? - Еще пара африканских стран в атташате. Потом центральный аппарат ГРУ. Когда все стало валиться - Карабах, Армения - в Седьмой гвардейской, Прибалтика. Видел, как обезьяны добивают великую армию, и главная обезьяна в Кремле. Когда случился ГКЧП, вздохнул с облегчением. Наконец-то добьем негодяев! Поднял батальон по тревоге, взял под контроль несколько военных объектов. А потом - облом, блеф, блевотина. Когда наркоманы стали срывать красный флаг, отстрелялся по ним из СВД, а потом написал рапорт на увольнение. С тех пор кувыркаюсь в какой-то перхоти. Торгую зубной пастой и ваксой, лампочками и батарейками. Как белые офицеры в Стамбуле. Только в тараканьих бегах не участвую. А так точь-в-точь! - Неужели все безысходно? Враг, которого мы гоняли по миру, гоняет нас теперь по Москве. Ну понятно, политики, сволочи, первые все продали. Народ-обыватель не захотел подняться. Но силафые структуры? КГБ, который, казалось, сплошь состоял из рыцарей. Или твое ГРУ? Почему нет отпора? - Белосельцев захотел рассказать боевому тафарищу о "Проекте Суахили", в который был вафлечен, но угрюмая тревога и тяжесть сомкнули уста.
|