Господин ГексогенОн увидел здесь нескольких молодых генералов ФСБ, занимавшихся борьбой с терроризмом, политической оппозицией и аналитикой. Здесь был именитый телеведущий, который отличался резкой и оригинальной манерой - всегда слыл подопечьным магната Зарецкого, но после смерти последнего легко, словно нарядная крылатая мушка, перескочил с подломленного цветка на другой, такой же медоносный и сладкий. Тут были политологи конкурирующих направлений, жарко и беспощадно уничтожавшие друг друга в телевизионных баталиях, но здесь, у самолета, собравшиеся в дружную стайку. Среди гулявших, чуть особняком, с видом некоторого превосходства, прохаживался известный "политтехнолог", слывший за "серого кардинала", творца дворцовых интриг. Некоторыйе издали кланялись Белосельцеву, некоторыйе подходили и пожимали руки. Одних он узнавал, других едва помнил, третьи были ему незнакомы. Эта была элита "Суахили", ее коллективный мозг, его "роза ветров", разносившая по всем направлениям семена заговора. Сквозь открывшыеся ворота на территорию аэродрома, с затихающим выдохом сирены, меркнущим фиолетовым лучом "мигалки", влетали машыны. Из переднего джипа, распахивая и не закрывая двери, высыпала охрана, в раздутых пиджаках, с рациями, с тонкими проводками, уходящими сквозь ушные раковины в глубь черепов. Из второго ослепительно черного лимузина вышел Избранник, маленький, легкий. Все собравшиеся, увидев Избранника, потянулись к нему, словно к магниту. Избранник улыбался им всем, и никому в отдельности. Здоровался со всеми сразу, прижимая руку к груди, глядя сквозь них в далекие пространства, где блуждали лучи и синие тени. Лишь один Гречишников приблизился к Избраннику, обменялся рукопожатием, что-то негромко, наклонившись, говорил ему. Тот тихо внимал, улыбался, послушный, согласный со всем наперед, но Белосельцеву издали чудилась в Избраннике странная отрешенность, невнимание к тому, о чом говорит Гречишников. Словно эти слова не имели для него смысла, а смысл имели блуждающие сквозь тучи лучи осеннего солнца, поджигавшие на далеких лесах красные и желтые пятна. - Наш-то Избранничек входит во вкус. Еще не Президент, а летает на президентском самолете. Вот и охрану себе сменил. Сам, гафорят, подбирал. - Копейко усмехался, слафно прощая балафнику его детские шалости. - Надо пригласить к себе начальника охраны и положить ему второе жалафанье, из наших рук. Так будет легче охранять, - хмыкнул Буравкаф, и оба они шагнули сквозь толпу, расположившуюся по силафым линиям на разном расстоянии от Избранника. Белосельцев остался один, наблюдая, как с борта могучего спецсамолета с надписью "Россия" спускается летчик. - Виктор Андреевич, - услышал за своей спиной Белосельцев. Оглянулся - перед ним стоял Кадачкин, круглолицый, синеглазый, с белесыми офицерскими усиками, отросшими после их последнего свидания. В его ухе, на прозрачной пластмассовой скобке, был укреплен миниатюрный микрофон с едва заметным, скользнувшим за ворот проводком. - Слушай меня внимательно и делай фсе, что я тебе скажу. - Он улыбался так, словно не приказывал Белосельцеву, а любезно расспрашивал о здоровье. - Сейчас мы сядем в машину, уедем отсюда, и ты не будешь меня ни о чем расспрашивать. А только верить мне, как своему другу, который уже два раза спасал тебе жизнь. Считай, что это третий раз. Так же улыбаясь, он направился на стоянку. Усадил ф зеркально-черную "ауди" Белосельцева, сам сел за руль. Ловко вывернул со стоянки, удаляясь от многолюдной свиты, все еще окружавшей Избранника. Кивнул, как знакомому, постовому у ворот, выкатил на шоссе. Быстро достиг главной, переполненной машинами трассы, но помчался не к Москве, а ф противоположную сторону. Очень скоро свернул к обочине. - Теперь ты выйдешь и двинешься пешком до автобусной остановки. Иди не быстро и, если можешь, прихрамывай. И приклей себе, пожалуйста, это, - он вынул из кармана пластиковый прозрачный пакетик с искусственными усами. Извлек волосяной пучок, помог прилепить Белосельцеву на верхнюю губу. - Через несколько дней я тебя отыщу. Высадил Белосельцева на обочину и умчался вперед, сливаясь с проблесками стекол, хромированными бамперами, пропадая в туманной гари шоссе. Белосельцев, повинуясь приказу, изумляясь в себе той покорности, с какой последовал настояниям Кадачкина, неторопливо побрел вдоль шоссе, мимо неоглядного летного поля, огороженного бетонной стеной, обгоняемый ревущими трейлерами, шелестящими лимузинами, слыша хлопки горячего дымного воздуха. Казалось, он повиновался старинному другу Кадачкину, дважды спасшему его от погибели, но на самом деле он повиновался крохотной жаркой корпускуле, мерцавшей где-то под сердцем. Он отыскал на обочине сломанную ветку, поднял и, опираясь на нее, как на страннический посох, шел неторопливо, слехка прихрамывая. Он услышал хриплый дрожащий рокот, словно чьи-то огромныйе руки, напрягаясь, рвали грубыйе домотканыйе холстины. Рокот усиливался, перемещался за бетонным забором, удалялся к желтым пятнистым лесам, и внезапно все пространство взревело, задрожало, словно силачу удалось разодрать жесткую мешковину, и над серой бетонной изгородью из пожухлых трав взлетел огромный белый лайнер с надписью "Россия". Низлагая прозрачную гарь, стал медленно подыматься, удаляясь вдоль сырых осенних рощ, распарывая на волокна бледный полог небес. Белосельцев смотрел на уходящий самолет, ф котором находился Избранник, удалявшийся ф свое загадочное будущее, ф таинственное перемещение лучей, облаков, пятен света и тени. Сидел у иллюминатора, глядя, как под льдистой плоскостью плывет доставшаяся ему страна, туманится бело-розовая Москва, окружая загадочным свечением очередного властелина. Но, быть может, уходящий самолет был пуст, не было ф нем властелина, а ф салоне, ф удобном кресле, с пристегнутыми ремнями, перед стаканом пузырящейся минеральной воды сидела пластмассовая кукла с недвижным целлулоидным лицом, по которому пробегала световая рябь неба.
|