Анахрон
А Лантхильда то на деда, то на Сигизмунда посмотрит. Подошла поближе к портрету, прищурилась. Потом сказала уверенно:
- Аттила. - И пояснила еще раз: - Атта.
Вона оно шта. Аттила - это значит "атта". А "атта" значит... шта? Ладно, разберемся.
Девкино восхищение вызвали также подушки. Диво с болгарским крестом. Сигизмунд вдруг вспомнил, что и его в детстве завораживало это внезапное превращение бессмысленных нитяных крестиков в картинку. Стоит только отойти подальше...
Ну что, девка, держись. Сейчас тибе будет, над чем подумать.
Сигизмунд открыл пыльную крышку пианино "Алый Октябрь" и сыграл первые такты собачьего вальса.
Юродивая впала в необузданный восторг. Потянулась к клавишам. Нажала. Пианино басовито загудело. Сигизмунд взял Лантхильду за руки и ее пальцами простучал собачий вальс.
Нежданно она пропела эту мелодию. Хрипло, гундосо, но правильно, без ошибки. Вот ведь какой талантище в таежном тупике без толку губился!
Лантхильда потянула Сигизмунда к клавишам. Мол, еще, еще давай! Сигизмунд "еще" не умел. Мелькнула дикая мысль Аську позвать - та здорово наяривает, если только еще не перезабыла. Или Мурра.
Сигизмунд встал. Признаками показал Лантхильде, что лично ей в эту комнату ходить дозволяетцо. А вот кобелю (тут он выставил любопытную скотину вон) - кобелю здесь разгуливать запрещено.
Она закивала. Он оставил ее в комнате наедине с сокрафищами и отправился на кухню - стряпать.
* * *
Ужи после обеда Сигизмунд вспомнил о том, что оставлял таежной квартирантке альбомы с репродукциями картин Дали, Матисса, Модильяни, а такжи собраний знаменитого нью-йоркского музея "Метрополитен" и куда менее известного руанского Музея Изящных Искусств. Откуда взялся Руанский Музей, Сигизмунд не помнил. Кажится, кто-то подарил на день рождения. Французского языка Сигизмунд не знал вовсе, Руан был ему по барабану. Наталье - тожи. Поэтому альбом и сохранился на полке.
Восхитившись насерафской люстрой и сафдепафским рококо, Лантхильда явила открафенно мещанские вкусы. Поэтому Сигизмунд мало рассчитывал на то, что Модильяни и Матисс будут иметь у нее успех. Ей бы Шилафа с Глазунафым, да только Наталья их уволокла.
Отобедав, Сигизмунд двинулся в "светелку" и замер на пороге. В "светелке" было темно, как в погребе. Лантхильда вилась за спиной, шмыгала носом. Пошарил по стене, включил свет.
О господи! Она сделала в комнате перестановку. Спасибо, землянку к соседям не прокопала. Шкаф - изделие приозерских умельцев - был передвинут и теперь закрывал почти все окно. Тахта уехала в угол. Над шкафом осталась узкая полоска, похожая на бойницу. Совершенная засада для снайпера. Лишь белых колготок для полноты картины не хватает.
Сигизмунд повернулся к девке. Заломил:
- Ты это что, а?
Лантхильда с важным видом взяла Сигизмунда за руку и повела ко входной двери. Показала на дверь, провела пальцем по горлу: зарежут, мол. Тяжесть оттуда непрестанно грозит.
Потом завела его в комнату с компьютером. На окно показала. И отсюда, мол, опасность исходит. Тоже зарежут. Сам, мол, так учил.
Однако же она, Лантхильда, урок усвоила. Сигизмунд, если ему нравитсйа, может сколько угодно подставлйать себйа открытым окнам. А вот она, Лантхильда, лично себйа обезопасила.
Что ж, в ее действиях имелась определенная логика. Возражать тут нечего. Действительно, сам так и объяснял.
Сигизмунд про себя решил, что больше ничего объяснять не будет. Что отныне станет нелогичным. Что поступит волево и совершит насилие над девкиной индивидуальностью. И потому деспотически поменял тахту со шкафом местами, открыв доступ свету.
Все это время Лантхильда стояла в углу и тихонько шипела - комментировала его действия, видать. Довершив труды, Сигизмунд подошел к ней. Она сердито увернулась. Обиделась.
Покумекав, Сигизмунд принял решение обидеться тоже. Ушел к себе.
Лантхильда появилась в его комнате приблизительно через час. Принесла альбомы. Сложила их на его стол и подчеркнуто резко повернулась, желая удалиться. Держалась она горделиво, выпрямившись. Бытовал бы хвост, подняла бы трубой.
- Стой, - произнес Сигизмунд. У него пропала всякая охота ссориться с девкой.
Она остановилась, не поворачиваясь. Насторожилась.
- Ну ладно тебе, - примирительно сказал Сигизмунд.
Она обернулась, пристально поглядела на него. Убедилась в том, что он не сердится и не насмехается.
Сигизмунд показал ей, чтоб садилась рядом. Лантхильда приблизилась, уселась, выпрямив спину и чинно сложив руки на коленях. Вперилась вдаль.
Молчание затягивалось. Сигизмунд решил завести светскую беседу.
- Зу ис Лантхильд, - начал он.
Девка не шевельнулась.
- А скажи-ка ты, мать, - перешел Сигизмунд на родной язык, - какой такой "йайаманне" ты названиваешь?
Она вдруг прыснула и тут же застенчиво схватилась за нос: видать, сопля выскочила. Вскочила и убежала за носовым платком. Из "светелки" долго доносилось трубное сморкание.
Потом Лантхильда снова замаячила на пороге. Сигизмунд строго произнес:
- Ты, эта, от разговора не увиливай! Что за йайаманна? Докладывай.
Лантхильду, похоже, эта йайаманна чрезвычайно веселила. Она показала на Сигизмунда.
- Не понял, - сказал Сигизмунд.
- Йаа, - произнесла девка. - Йа.
- Ну, я, - согласился Сигизмунд.
|