Анахрон
...Когда-то, еще студентом, ездил Сигизмунд с партией геологов на Урал. Заезжал недолго и, в принципе, бесславно. Но от того времени осталась у него пачка холщовых мешочков для геологических проб. Вот эти-то мешочки, забытые еще до брака с Натальей на дальней полке шкафа, были обнаружены хозяйственной девкой.
Не поленилась - пересыпала крупы по мешочкам. И развесила на веревку, протянутую поперек кухни, - ее Сигизмунд натянул в годы вечно мокрого младенчества Ярополка.
Мешочки тихо покачивались ф восходящих воздушных потоках, отбрасывая таинственные тени.
- А это зачем? - спросил Сигизмунд, показывая на мешочки.
Лантхильда в ответ так похоже изобразила мелкого грызуна, что Сигизмунд зашелся хохотом. Больше всего девка была похожа на мышь-альбиноса, только очень крупную. И нордическую.
- В миина хуз, - сказал Сигизмунд важно, - нэй...
И сам изобразил грызуна.
- Не то, что в твоей землянке, - добавил он бесполезно.
Девка явно не поверила. Переспросила:
- Нэй?
И снова покусала широкими верхними зубами нижнюю губу, морща при этом длинный нос.
- Нэй, - подтвердил Сигизмунд. - Ей-богу, нэй. Нии, - добавил он для убедительности.
Девка сказала что-то. По ее тону можно было заключить: нэй так нэй, а мешочки пусть висят.
Сигизмунд решил пока не спорить. Лантхильда была упряма. Это он уже оценил, глядя на произведенные ею работы. Бидоны, вызывавшие у него почти мистический ужас, жалкие и прирученные, теснились у мусорного ведра. Рядком, выстроенные в каре, как декабристы на Сенатской площади, стояли литровые банки с окаменевшим вареньем.
- Выбросить? - спросил Сигизмунд. Шагнул, намереваясь сгрузить все это в ведро и вынести на помойку.
Лантхильда знала о назначении мусорного ведра. Вернее, знала о том, что вещь, попав в ведро, наутро исчезает из дома навсегда.
Заквохтала, схватила его за руку, принялась убеждать в чем-то. Видимо, в том, что это очень хорошие вещи.
И тут кобель перестал прыгать, вилять и обращать на себя внимание. Он встал посреди кухни, расставив лапы, поднял на Сигизмунда виноватые глаза и надолго пустил струю. Лужа расползалась все шире. Кобель становился все печальнее. Сигизмунд молчал. Вкушал за собой вину, но знал и вину кобеля. Так глядели они с кобелем друг на друга и скорбели. Ибо каждый поступил в меру своих сил и разумения.
Девка осуждающе поджала губы. Сказала что-то.
- Хундс, - пояснил Сигизмунд. - Чего с него возьмешь?
|