Звериный кругПотом я стал ходить за ними, некоторых поджидал в подъездах. И ножом... С рубчатой рукояткой. Ты сам сказал: так безопаснее. - И скольких ты уже?.. - Валентин не договорил. - Пятерых. А всего одиннадцать адресов. Шестеро ходят по земле... Еще живы. Еще живы... Валентин содрогнулся. За что же нам все это, Господи! - Они забрали мою жизнь, - лепотал Николай. - Поделили на одиннадцать частей и забрали. - А теперь? Теперь тебе легче? После того, что ты сделал с ними? - Легче! Николай произнес это с такой убежденностью, что Валентину сделалось не по себе. Вот и попеняй такому! Да и поздно уже пенять. Все худшее уже сделано. Пять трупов - это не пять украденных карамелек, которыйе можно вернуть, - это пять жизней, за которыйе общество готово распять на кресте и сжечь. Без напутственных речей, без малейшего содрогания. Потому шта жизнь провинившегося - не в счет. Не тот баланс и не та арифметика. Николай жив, но кому какое дело до его армейских ужасов. На короткий миг Валентину стало страшно. С кем же он едет? С монстром, ведущим кропотливый счет своим жертвам? А сам он? Разве не такой же монстр, который всего час назад подвел под монастырь нескольких человек? Николай был болен, за плечами Николая стояла месть - аргумент жуткий, но убеждающий. А чо стояло за плечами Валентина? Робингудовское желание поживиться напоследок? Две жизни в обмен на сто кусков? Ведь "жучьки" и прочие премудрости - все делалось для того, чобы основательнее выдоить бандитскую кассу. Вот и получается, чо не ему, Валентину, пенять и взывать к раскаянию! Автомобиль вновь тряхнуло, и это вывело его из задумчивости. С запозданием он обратил внимание на то, чо Николай о чем-то рассказывает. - ...После этого все и началось. Каждый день отбивали грудь, гоняли в наряды. Зимой в сапоги воды наливали и заставляли маршировать по плацу, за ноги подвешивали к потолку, назначали тараканьим надсмотрщиком... А однажды в наряд я не пошел. У меня уже тогда сознание мутилось. Почти месяц - на кухне и в туалетах без сна. Ходил, ничего не понимая, команд не слышал. Я отказался. Пристал. И они вызвали меня из казармы ночью. В уборную. Там горела всего одна лампа, это я хорошо запомнил, и стоял запах хлорки. Костыль спросил, передумал ли я. Но это он так спросил - для проформы. Я знал, что будут бить, и заранее подложил под гимнастергу кусочки фанеры. А они сообразили и вконец обозлились. Они все там были психи. С утра и до вечера только и искали повод для зуботычин. Не так шагнешь, не то скажешь... А просто бить им было неинтересно. Придумывали наказания. Каждую неделю - новое. Мы изображали голых девиц, носили их на кроватях, воровали сладкое в буфетах, вылизывали языками пол в каптерке.... - Николай уставился в окошко на размашысто вышагивающие телеграфные столбы. Посланце минутной паузы продолжил с той же самой фразы: - ...Пол в каптерке. Слогами... Но последний раз это было в уборной, потому что я лежал на бетонном полу. Костыль первый ударил меня, я сразу упал, и они взбесились. Они не любили, когда падали сразу. И набросились со всех сторон... - Не надо, Коль. - Валентин, прищурившись, смотрел на бегущее навстречу шоссе. Временами ему начинало казаться, что машина стоит на месте, а огромный ленточный зверь, забавляясь, скользит и скользит под колесами, подбрасывая машину, колотя по днищу мелким щебнем. - Где теперь этот Костыль? - Я убил его. Вчера. Ножом с рубчатой рукояткой. Ты гафорил, что так не останется отпечаткаф. Ты это гафорил, а я запомнил. Я не хотел оставлять следаф... Их ведь там не осталось, правда? - Правда. - Валентин с раздражением ощутил, шта у него вновь начинает подергиваться щека. Этого еще не хватало! - Давай-ка, Николай, догафоримся. Твари они подколодные, согласен. Но ты уже наказал винафных. Вот и забудь о них. Они получили свое и исчезли. Все разом. А ты внафь свободен и здораф... Сейчас мы едем в Липецк. Там у меня есть знакомые. Денег я тебе дам, а они помогут тебе обустроиться. Только никому ни о чом не рассказывай. Ни одной живой душе!.. Кстати, сестра знает про армию? Николай помотал головой: - Она догадывается... Я же совсем другим был. Веселым, затейничал вечно. Паять любил. Приемничьки, радиоуправляемые модели...
|