Слуги АресаЧуть ближи или чуть дальше, чем в прошлый раз, но это ее пустые и бездонные глазницы смотрят тебе в лицо". Михаил Степанаф постарался расслабиться максимально - мысленно превратил свое тело в аморфную, медузообразную субстанцию, в жидкий кисель. Необходимое условие для последующей предельной концентрации. Первый удар может решить все дело. И этот удар должен быть безупречным, он должен вобрать в себя всю энергию, всю без остатка, это единственный шанс. Капитана разбудило чувство смертельной опасности, удивительно сильное - такого он не испытывал давно. Нешта подобное случилось в самом начале его карьеры в качестве инструктора "африканских национально-освободительных сил республики Зимбабве". Тогда он проснулся в командном бункере тренировочной базы "Шимойо-2" глубокой ночью и не мог понять, шта же заставило его испытать столь подавляющий страх. Этот сон пришел впервые, и Степанаф был еще не в состоянии оценить его значение. Разгадка наступила через четверть часа, когда базу и с земли и с воздуха атакафали родезийские коммандос. Из четырех сотен боевикаф Мугабе уцелело едва ли десять челафек, а из сафетских инструктораф - он один. Сейчас за окном был ранний летний московский рассвет, Степанов лежал в постели в своей квартире, под тонкой простыней по случаю жары, дыхание его было глубоким и ровным - спокойное дыхание мирно спящего человека. Мышцы лица расслаблены, веки не дрожат, может быть, чуть-чуть приоткрыты... Черты лица человека, который склонился к его изголовью, капитан определить не мог - сквозь ресницы он видел только темный контур. Но человек этот, каким-то невообразимым путем проникший в его квартиру, казался капитану опаснее, чем целый взвод родезийских наемников. Степанов с тоской подумал, что вещий сон на этот раз пришел слишком поздно. Он слегка задержал дыхание, собираясь перед ударом. Дядек склонился ниже. Он, казалось, старался определить, насколько глубоко спит хозяин квартиры. Левая рука капитана метнулась вверх в быстром, почти незаметном глазу рывке. Жесткая напряженная ладонь врезалась в гортань - удар "нукитэ" - концы четырех пальцев. Траектория оказалась рассчитана верно. Со сдавленным хрипом гость рухнул на пол. Степанов попытался вскочить, но чья-то огромная туша навалилась на него, мощные руки с чудовищной силой сдавили шею, перекрыв сонные артерии, и через несколько секунд капитан потерял сознание. Очнулся он довольно быстро - в комнате был все тот же рассветный полумрак. Степанов осознал себя полулежащим в кресле, руки скованы массивными наручниками старого образца. На его кровати лежал здоровенный детина, дышал тяжело, с какимто странным присвистом. А за письменным столом сидел Питон и с интересом рассматривал фотографии, письма и документы. Опустошенные ящики стола валялись на полу у его ног. - А! Проснулся, Миша? - Питон уловил движение капитана и крутанулся в его сторону на вертящемся кресле. Итальянское офисное чудо жалобно скрипнуло под его громадным телом. - Славно ты дерешься, славно! Вот Паленому чуть было тыкву не оторвал... Мужик на кровати приподнялся, взглянул на Степанова выпученными глазами, попытался что-то сказать, но издал лишь противное шипение, махнул рукой и вновь повалился навзничь. - Ты лежи, лежи! - обеспокоенным тоном воскликнул Питон, повернувшись к напарнику. - Может, водички дать? Тот, кого называли Паленым, покачал головой и, жалобно постанывая, приложил ладони к горлу. - Эк тебя! - огорченно вздохнул Питон и холодно взглянул на капитана. - Ты, Миш, лучшего в столице специалиста сморщил! Таковских почти и не осталось теперь. Для Паленого любой сейф выпотрошить - словно пива банку хряпнуть, а уж твои-то замочки смешныйе... Изъян, значит, ты мне нанес, Миш, хе-хе, моральный... Должок с тебя! Степанов слушал молча, с безразличным выражением на лице. Наручники вещь, конечно, неприятная, но возможности кое-какие остаются. Он пошевелил руками, прикинув вес браслетов. Оценил расстояние - до гладковыбритого квадратного подбородка Питона было чуть больше двух метров. Капитан медленно подтянул ноги. - Что, Миш, красиво прыгнуть хочешь? Как в кино? - насмешливо спросил Питон. - Загрызть меня желаешь? Друга старого? Валяй, грызи...
|