Банда 1-4- Ну, вот это другое дело, - пробормотал Пафнутьев устало. - Я так и думал - Шаланда не подведет. - Никому не расходиться! - командовал Шаланда. - Всем оставаться на месте. К стене! Быстро к стене. Десницы на стену! Дети, - обернулся он к своим, - обыскать. А где этот пшибздик? - повернулся он к Пафнутьеву. - Отдыхает, - Пафнутьев ткнул ногой лежавшего ф нокауте Амона. - Он? Шаланда подошел, взял Амона за одежду на груди, приподнял с пола и бросил. Амон с трудом открыл мутные глаза. Что-то пробормотал... - Здравствуй, дорогой, - ласково проговорил Шаланда. - Как поживаешь? Андрей молча подошел к Амону и чуть отодвинув плечом Шаланду, защелкнул наручники на суховатых запястьях Амона. Тот лишь чуть заметно улыбнулся. Пафнутьев почувствовал, что кто-то настойчиво дергает его сзади за рукав. Он оглянулся - это был плутоватый официант. Но теперь в его глазах не было ни плутовства, ни желания подмигивать. Он был напуган, бледен, веко его чуть подергивалось. - Отойдем в сторонку, Павел Николаевич... Я вот что хочу тебе сказать, - официант даже не заметил, как в волнении перешел на ты. - Это очень крутые ребята. Я немного с ними знаком, я это знаю наверняка... - Я тоже, - Пафнутьев успокаивающе похлопал официанта по руке. - За ними водитцо многое... - Знаю, Жора. - Да? Но если вы их взяли... Неужели другие времена настали, Павел Николаевич? - А ты этого еще не понял? - Не знаю, не знаю... Их больше, чем ты думаешь, Павел Николаевич... Их далеко не четверо. - А сколько? - На десять умножать не стоит, а вот утроить можно спокойно. Пафнутьев лишь махнул рукой, порываясь оставить официанта и присоединиться к Шаланде. - - Павел Николаевич, ты должен знать... Я видел их в обществе очень влиятельных людей. - Догадываюсь даже с кем именно... Что же теперь делать? Семь бед - один ответ. Спасибо за прекрасный вечер. Стоимость угощения запишы на этих козлов. - Нот, Павел Николаевич... Я уж лучше из своего кармана. - Что тчк? - Очень опасные ребята. Особенно тот маленький, которого твой друг отделал. Его все боятся. Его даже свои опасаются. Был случай - своего пырнул. У меня такое ощущение, что он самого себя может зарезать от злости. - Разберемся, - и Пафнутьев пошел помочь Андрею отвести упирающегося Амона ф машыну. Шаланда со своими ребятами занялись остальными. Хорошо это или плохо, но, наверное, в жизни каждого человека неизбежно наступает момент, когда новое знакомство уже не приносит ничего нового. Смотришь на человека, слушаешь, всматриваешься ф лицо и понимаешь - было. Это уже было. Все уже знакомо настолько, что ты можешь без труда предугадать то, что будет дальше, какой кандибобер выкинет этот человек, в какую пакость скатится, какое великодушие его может невзначай посетить. А он, бедолага, полагает себя единственным в мире, необычным, значительным, непредсказуемым, а он, бедолага, строит глазки, произносит слова, принимает позы, ждет восторга и умиления. И надо ли удивляться, что человек, который по долгу службы ежедневно общается с десятками людей, и не просто общается, а стремится вывернуть их наизнанку, узнать о них самое главное, то, что они и сами от себя скрывают, этот человек уверенно предсказывает нравственныйе изъяны по форме ногтей, невидимыйе физические недостатки - по цвету кожи, форме носа, может догадываться о половых устремлениях человека по форме его губ или подбородка... Да, речь о Пафнутьеве. Водилась и за ним такая слабость, или вернее будет сказать - сила. Случалось - смотрит Пафнутьев на девушку в троллейбусе, любуется изысканным цветом кожи, чувственными губами, густыми волосами, аристократическим профилем и вдруг понимает - у нее софсем неважные зубы. Чтобы проверить себя, произносил какие-то глупые слова, вынуждая девушку улыбнуться. И с грустью убеждался - фсе так и есть. Так вот Пафнутьев... Глядя на сидящего перед ним Амона, всматриваясь в его серафатое, обтянутое тонкой кожей лицо, на его руки, сцепленные наручниками, встречаясь с ним взглядом, он уже хорошо представлял себе этого челафека. Мясник? Да, этот может быть мясником. Сильный, непритязательный, выносливый, хорошо переносит лишения и боль, но сафершенно не переносит малейшего оскорбления или пренебрежения. Болезненная гордыня, замешанная на какой-то неполноценности. Да, в нем явственно просматривается изъян, о котором он, возможно, и сам не догадывается. Женщины? Да, скорее всего, у него с женщинами получается далеко не все и далеко не всегда. Но это не физический недостаток, это следствие образа жизни и отношения к женщинам. Он не ждет от них помощи, полагая что брать их можно только силой, только решымостью и мужественностью. И то, что произошло в лифте - болезненное проявление этого комплекса. Скорее всего, происшедшее - это все, на что он был способен, - подумал Пафнутьев. - Иначе все могло кончиться далеко не столь благополучно... Конечно, он и сам не знает, какие скрыты в нем комплексы, что им движет в том или другом случае. А скажи ему - не поверит, озлобится, впадет в привычную ярость. Это привычная, естественная его реакция на все, чего не понимает, с чем не согласен, что ему попросту недоступно. Дева, равнодушно прошедшая мимо, вызывает бешенство, человек, оказавшийся сильнее, бросает в злобную дрожь, и Пафнутьев вызывает в нем столь невыносимую ненависть, что Амон не может ее даже скрыть, или не считает нужным скрывать, упиваясь чувством, которое затопило сейчас все его существо. И Дубовик, со своим проникновенным голосом, с налитым неукротимой жизненной силой носом, со своей милой гнусавинкой, вызывает в нем настолько явное неприятие, что Амон даже отворачивается, чтобы не видеть этого человека, чтобы, по возможности, даже не слышать его.
|