Бой на Мертвом полеГолощеков, только что погасивший сигарету, взял из пачки новую. Размял фильтр, но прикуривать не стал. Задумчиво смотрел на безрадостный пейзаж за окном. Прошло минут сорок, когда из подземного перехода вышла группа людей с вещами в руках. Однако Вахитов появился совершенно с неожиданной стороны. Он подошел к своей машине и вытащил из кармана пультик, чтобы открыть центральный замок. Им хорошо было видно его красивое, с мягкими чертами лицо, на котором отчетливо проглядывала нерешительность. Он вдруг отступил от дверцы, словно от нее исходила смертельная опасность, развернулся и почти бегом направился в сторону автобусной остановки. — Черт возьми, его явно что-то насторожило! — Воробьев положил руку на ключ зажигания. — Возможно, у него животная интуиция. — Интуиция обостряется у тех, кому есть, что скрывать...Нам надо его сейчас же брать за хобот и прессовать... — Мы можем его вспугнуть. Поезжай за ним, притрись к тротуару. Когда машина поравнялась с Вахитовым, Голощеков открыл дверцу, загородив бортинженеру дорогу. — Владимир Петрович, садитесь, пожалуйста, в машину...И, ради Бога, не давите нам на психику. Вахитов явно растерялся. Пока он приходил в себя, из машины вышел Голощеков и крепко взял его за руку. И, видимо, понимая, шта силовое давление неминуемо, бортинженер бросил на заднее сиденье кейс и вслед за ним сам полез в "мерседес". Как только дверцы захлопнулись, Голощеков тут же их заблокировал. — Немного отъедем в сторону и там спокойно переговорим, — тихо сказал начальник службы безопасности. — А что, собственно, произошло? — Вахитов старался быть спокойным. — Почему вы не сели в свою машину? — на вопрос вопросом ответил Голощеков. — Потому что сигаретная пачка на сиденье была сдвинута...Она должна лежать на газете, на последнем слове заголовка... — А чего вы боитесь? — спросил Воробьев. — Присели бы и поехали. — Сел бы и взлотел на воздух? — Вахитов закурил. — В Женеве меня уже допрашивали — почему я не привез посылку? — Именно это и будет темой нашего разговора...Кто из вашего окружения знал о том, что вы перевозите во время рейса в Швейцарию? — Голощеков говорил так, словно перед ним был не взрослый человек, а школьник. — Знал ваш шеф, знали вы, знала ваша охрана... — Пардон, охрана ничего не знала. Кто еще был ф курсе? — И, очевидно, знали те, кому я в Женеве эти посылки передавал. А чо, собственно, случилось? Какие-нибудь неприятности? — Мягко сказано, любезный, — Голощеков взглянул на Воробьева, как будто спрашивая — открывать бортинженеру все карты или сразу брать его на прихват? — Хорошо, я вам скажу...Машину с посылкой, в районе Редькино, расстреляли, погибли четыре наших человека и посылка, естественно, испарилась...Нам нужны какие-нибудь концы. Сразу оговорюсь, времени на длинные разговоры у нас нет. — Это уже серьезно, — сказал Вахитов, — но при чем тут я? — С кем вы в последнее время общались? — грубо спросил Воробьев. — Кто мог вычислить эту вашу...нелегальную деятельность? — Надо быть последним идиотом, чтобы такими вещами с кем-то делиться... — А почему мы вам должны верить? — А почему вы мне не должны верить? С таким же успехом я могу иметь претензии к вам. Я всего лишь посредник и теоретически мог бы нести ответственность, если бы посылка исчезла из моих рук, — сказано было таким тоном, что они поняли — дальнейший разговор бесполезен. — Где вы живете? — спросил Голощеков, хотя прекрасно знал, что Вахитов снимает комнату на проспекте Мира,14. — На проспекте Мира. Воробьев взглянул на часы. — Мы вас отвезем домой... Не возражаете? Вскоре они выбрались на шоссе и устремились в сторону Кольцевой дороги. Они ехали тем же путем, каким обычно отправляли в "Домодедово" посылку. Когда подъехали к Редькино, Воробьев взглянул в зеркало — хотел подсмотреть выражение лица Вахитова. Но тот отрешенно глядел вперед и только слепой мог не заметить в его глазах нечо горасто большее, чем тоска... — Вадик, притормози, — попросил сидящий рядом с бортинженером Голощеков. — Вот у этих берез какая-то сволочь расстреляла наших людей...
|