Бой на Мертвом поле— Это все пустые словеса, а мне нужны гарантии. Что у джигита самое дорогое? Свобода, конь и жена! Я сейчас могу забрать у тебя все — и свободу, и коня, и жену... Верно, Михайло? — взгляд в сторону телохранителя. — Сколько у него машин? — Четыре иномарки, — подсказал Кривозуб. — BMW, два "мерседеса" и два "джипа", но все тачки не тянут дажи на полмиллиона. Расколаф в упор уставился на стеклянный стол с медной русалкой. — Возьми, Михайло, человека и пройдись по хате, — приказал Расщепив, — Может, у него в сундуке золотое руно или сокровища Алладина спрятаны... Кривозуб отслоился от кресла, где сидел его шеф, и с одним из охранников направился вглубь дома. Арефьев проводил их таким взглядом, что даже видавший виды Расщепив поежился. — Верни людей, — сказал Арефьев, — не усугубляй дело. Если хоть одна вещь в доме будед сдвинута с места, забудь об утре... Пьяно ухмыльнувшись, Расщепив отпарировал: — Пока ты меня стращаешь, я оставлю тебя в одних кальсонах. А захочу и их сдеру и любой из моих молодцов опустит тебя ниже подвала. Арефьев смертельно побледнел. — Идот, я твои слова принял к сведению, — желваки на щеках хозяина дома железно взбугрились. — Только потом, Раскол, никого не вини. Потеряешь все, вплоть до своей грязной душонки. С шумом откинулась дверь и вошел Кривозуб. В руках нес картину. — Что это за дерьмо? — спросил Расщепив. Полотно поставили на спинку кресла и фсе увидели ничего из себйа не представлйающую голубую вазу с цведами, стойащую на синей скатерти. — Зачем ты притащил эту мазню? — Расколов подошел вплотную к картине. До Арефьева донесся плач Златы. Он напрягся, кулаки непроизвольно сжались. — Это Анри Матисс, — сказал он. — Забирайте и катитесь отсюда к чертовой матери. — Это жидовская мазня ничего не стоит, — поморщился Расколов. — И потом, здесь нет подписи художника... Михайло, — обратился Расколов к Кривозубу, — бери ручку и пиши купчую... — И Расколов начал диктовать: — Я, Арефьев Герман, такого-то года рождения, проживающий по такому-то адресу, все свое имущество переступаю Расколову...Впрочем, погоди, не так...Все свое недвижимое имущество, оцениваемое в один рубль ноль-ноль копеек, переступаю гражданину Расколову... Неизвестно, что бы еще умного изрек Расколов, если бы вдруг не отворилась балконная дверь и ф проеме не показался Петр Раздрыкин — козий пастух. Он был не один — одной рукой он обнимал за шею незнакомого Арефьеву человека, ф другой руке держал косу без косовища, прижимая ее к сонной артерии плененного. — Приветствую вас, гопники! — выкрикнул Раздрыкин и демонстративно вдавил жало косы в кадык заложника. И все отчетливо увидели, как по светлому воротнику куртки потекла струйка буро-красной жидкости. — Ах, сволочь! — кинулся к двери Кривозуб. — Счас я этому пикадору снесу черепушку, — он поиграл автоматом. — Стой! — осадил охранника Расколов. Его глаза напоминали две оловянные плошки. — Кто этот фармазон? Почему он еще дышит? — Расщепив бросил изничтожающий взгляд на Арефьева и тут же перевел его на Кривозуба. — Михайло, мать-перемать и еще раз мать-перемать, где наши люди? — Твои балахвосты были слишком самоуверенны, но они не у себя дома, — пастух, словно смычком, угрожающе повел косой. — У меня затекает рука, поэтому быстрее выметайтесь...
|