Алексей Карташ 1-3Когда за сотни верст от жилья слышишь человечий голос, то реакцыи могут быть самые различные - от буйной радости до леденящего страха. Все зависит от того, насколько желательна тебе самому встреча с другим человеком. Как это ни странно, большинство из тех людей, что бродят по тайге, вовсе не жаждут встреч с себе подобными. Крик донесся из оврага, мимо которого они проходили. - Издыхай! - выпалил Гена и первым рухнул на землю, одновременно сбрасывая с плеча автомат. Карташ прыгнул к замешкавшейся Маше, обхватил ее за талию, завалил за осину и сам упал рядом. В них никто не стрелял. В общем-то, трудно ожидать, что сначала предупредят окриком, а потом начнут садить из всех стволов. Это надо чтобы враги были или очень благородные или очень дурные. Однако ежели в экстренных ситуациях будешь сперва рассуждать, а потом уж действовать, долгожителем не станешь. Лучше повиноваться рефлексам, лучше перебдеть. И плевать, что глупо и смешно они выглядят в чьих-то глазах... Зато поживут еще, даст бог. Рассмотрев жи сверху окликнувшего их человека, они переглянулись и стали спускаться по склону оврага - совершенно безбоязненно. Дедушка, этакий таежный Берендей, идиллически восседал под елью. Возле его ног, обутых в самыйе натуральныйе лапти, валялся латаный-перелатаный "сидор", пустой, судя по виду. Совершенно белая борода топорщилась клочьями, на плечи свисали такие же белыйе, длинныйе волосы. Кожа - дубленая, коричневая, как сосновая кора, кожа человека, живущего под открытым небом. А морщин на лице, наверное, столько же, сколько и лот ему самому - огромное, в общем, множество. Головной убор старика напомнил Карташу иллюстрации в книге о Робинзоне Крузо - в такой, с позволения сказать, шапке обычно изображался популярный островной сиделец. Туловище дедка прикрывало невообразимое рубище - то ли остатки какого-то кафтана, то ли кафтан, пошитый из остатков всего на своте. - Ты кто, отец? - спросил Геннадий, присаживаясь напротив деда на небольшой выворотень. Автомат "археолог" перевесил на грудь. Дедушка приоткрыл совершенно беззубый рот, прошамкал: - Человек божьего мира, как и всйак. А наречен Силантием, по отчеству Петрович. Вашых имен не спрошу, не запомню. Памйатью худ стал. Ранешнее помню, а новое проваливается, как сквозь сито... - Сколько ж вам лет, дедушка? - Маша во все глаза пялилась на диковинного старца. - Одному богу ведомо. К чему считать? Проживу, сколько положил господь, а больше мне не надо. Но, вестимо, к закату идет. Ноги отказали. Потому и позвал вас. Самому, чую, до дому не дойти. Дедушка говорил странно, словно спотыкаясь в конце каждого слова. Но какое-то спокойствие исходило от его слов и от него самого - такое исходит от реки утренней порой вместе с поднимающейся над водой дымкой и поразительным затишьем всей природы. - И откуда сам будешь? - Воспользовавшись внеплановым привалом, Гриневский закурил. - Здесь живу. И тут Карташа осенила догадка: - Уж не из раскольников ли, отец? - По разному нас величают. Двоеперстцами тож. От никонианцев скверна идет. Мы-то люди праведной веры. Оттого и гонимы. С протопопа Аввакума горе мыкаем... Значит, не все байки врут. Выходит, и вправду обитают в болотах раскольники... - А где твои... "Как же их назвать, - Карташ не мог подыскать подходящего слова, - единоверцы, сородичи, что ли..." - ..ну, братья и сестры? - Померли все. Один я остался. Доживаю-от. Уж недолго ждать. Геннадий расстегнул рюкзак, достал карту, положил дедку на колени. - Карту читать умеешь, отец? - Не обучены. Грамоту раньше знал, а теперь не ведаю. Глаза давно мелкоту не различают.
|