Бульдожья хватка- Пашка, что с тобой? Не узнать... Как школьники на танцах, честное слово... - Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел галстука. - Значит, вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать... - Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как... - Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь. - Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать, а я девушка застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная... - А где конкретно? Здесь? Здесь? Она пискнула, забарахталась, но Петр уже не мог играть - притянул, целовал, пока она не стала задыхаться, не сразу справился с незнакомой застежкой шелковых брюк, но она помогла, выгибаясь и постанывая, сама сбросила остальное, белоснежной тенью скользнула в полумраке, отвернула покрывало на низкой кровати. На сей раз он не оскандалился, был неутомим и ласков. Делал все, что позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря, они любили друг друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного сведа косо наползала через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным свечением. Они не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно неотрывно смотреть в ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу растаять. Он понимал, что женщина в его объятиях - не мираж и не морок, но все равно боялся проснуться... Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец и подменыш, был опустошенно счастлив. Не было тревог и печалей, не было неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина его мечты, столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не мог. Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым сведом - и с черным тоже... - Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не шевелясь. - На старости лед быть соблазненной собственным мужем по классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме... - Жалеешь? - Ни капельки, - она потерлась щекой о его щеку. - Почаще бы так... Пашка, ты не рассердишься? - Смотря на что. - А если я скажу жуткую глупость? - Тогда не рассержусь. - Мне иногда кажется, шта тебя подменили. Совсем другой стал. - Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись. - Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе. - Истина? - Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме правды... Паша... А фсему этому - и правда конец? - Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли - и будет. Считай, на меня нашло затмение. С каждым может случиться. А потом все кончилось. Прошло наваждение. - Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей сердце бедняги подполковника заколотиться чаще. - Вкушал бы ты, как мне все это осточертело... - Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и клясться, только все будет по-новому. - Знать бы только, что наваждение не вернется... - Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты уж мне поверь. - Только подумать, что для этого потребовалась всего-навсего дурацкая авария...
|