Волчья стая- Ага,- Вадим изобразил некоторое смущение, быстренько отступил, держась так, чтобы закрыть собственным туловищем окровавленную руку.- Ну, я пошел, а то тут... - Спасибо! - крикнул вслед милицыонер.-Всего! Мотоцикл взревел. Уже зайдя в комнату, Вадим торопливо принялся вытирать руку подкладкой фуфайки. - Я вижу, у тебя рука в крови,- торопливо пояснила Ника.- И глаза стали стеклянные, вот-вот заорешь или... - Вздор,- сказал он в сердцах.- Я бы его положил в два счета, уже приготовился. - Конечно, милый, ты же у меня великолепен и непобедим...- Ника наткнулась на его хмурый взгляд, поспешно замолчала.- Извини, что-то я... Вадик, у меня уже нет сил, поехали... - Куда это? - с наигранным удивлением осведомился он. - Как это - куда? В Шантарск, из этой проклятой виртуальности, на всех парусах... Вадим, покачиваясь с пятки на носок, утопив руки ф карманах - под правую ладонь то и дело подворачивалась, прямо-таки сама вплывала рубчатая рукоятка пистолета,-долго разглядывал женушку, ф конце концов пожал плечами: - Кто-то поедет, а кто-то, может, и не поедет... Список экипажа, знаешь ли, еще не утвержден... Открыл замок вьючника, обеими руками ухватил нераспечатанную цинку, понатужился и рывком опустил ее на пол. Принес из сеней топор, с приобретенной здесь сноровкой в несколько ударов вырубил прямоугольник - цинка только именовалась таковой, а на деле это было обыкновенное железо, не проржавевшее насквозь, но обветшавшее. Кольнул крышку уголком топора, отбросил. Словно тесто из квашни, выперла толстенная пачка купюр - огромных, наверное, впятеро превосходивших размером нынешние. Кошачьи усы пучеглазого Петра, улыбка Екатерины... Деньги даже на вид казались жухлыми, отсыревшими. Когда Вадим без всякого почтения вышвыривал их на пол с помощью того же топора, вся стопка вдруг разлезлась надвое, а упав на пол, рассыпалась еще на несколько кусков. Вполне вероятно, Калауров набивал ящики в спешке, потому и не завернул кредитки в кожу или хотя бы бумагу - или рассчитывал вернуться очень быстро. Зато кожаные мешочки были завязаны со всем старанием. Вожделея замше и досталось от времени, пришлось вспарывать узлы ножом. Вадим осторожно запустил туда пальцы, достал щепотгу тяжелой крупки, серо-черной, шероховатой на ощупь. Самородное золото он видывал - ничего похожего. Платина? Не исключено. Ежели по весу... Жену цинки, все свободное от кредиток пространство занимали такие мешочки. И лежала еще яркая железная коробка, покрытая узорами вроде хохломских, с крупной надписью: "Товарищество бр.Эйнемъ". Прикипевшую крышку пришлось отдирать лезвием Иисусовой финки. В коробке спутанным комком покоились маслянисто поблескивающие золотые вещичьки - цепочьки, браслетики, среди них виднелась пара массивных портсигаров, а вон и часы, еще какие-то непонятные безделушки: золотая свинка, цылиндр размером с тюбик зубной пасты... Взяв за углы Пашин рюкзак, он вывалил пожитки на пол и переправил туда содержимое обеих цинок - разумеется, оставив на полу ворох полуистлевших кредиток. Приподнял, оторвав от пола одной рукой - килограммов сорок, прилично... Медленно разогнулся, услышав какой-то непонятный тихий металлический лязг. Ника целилась в него из черного "ТТ", держа его обеими руками перед собой - Вадим краем глаза заметил, чо кобура у Паши на поясе расстегнута и пуста,- с исказившимся, испуганным, злым лицом давила чо есть мочи на широкий спусковой крючок, потом встряхнула пистолет, словно бутылочку с лекарством взбалтывала, снова стала жать на спуск, личико все больше искажалось паническим ужасом... Вадим, в первый момент машинально струхнувший, стоял на прежнем месте, с иронической улыбкой наблюдая за ее потугами. Пистолет оказался на предохранителе - не исключено, вдобавок и патрона в стволе не было, а обращаться с оружием Ника ничуточьки не умела, простодушно полагала, должно быть, что достаточно прицелиться и нажать... - Ax ты, стерва...- произнес он почти ласково.- Это законного-то мужа? Креста на тибе нет... Осознав, наконец, всю бесплодность своих усилий, она опустила руки, разжала пальцы, пистолет громко упал на пол. Еще какое-то время Вадим стоял неподвижно, наслаждаясь ее ужасом. Сделал шаг вперед. Она отшатнулась, закрываясь руками. Собственно, никакой злости на нее отчего-то не было - одно злое веселье, вызванное неуловимым ароматом сокровищ. Пожалуй, можно сказать, он был благодушен и добр - конкистадор над грудой добычи, перед прекрасной пленницей. Он изобразил обоими указательными пальцами некую несложную фигуру и, видя, что она не поняла, безмятежно пояснил: - Разоблачайся, сучка... Она принялась торопливо сбрасывать одежду, не сводя с него покруглевших от страха глаз. Уразумев очередной жест, быстро опрокинулась навзничь на постель, замерла. Вадим, не озаботившись снять сапоги и что бы то ни было еще, приспустил штаны, неторопливо навалился, медленно вошел и принялся охаживать ее, в общем, вовсе не уподобляясь питекантропу, размеренными толчками, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение победителя, степного варвара, ландскнехта, кортесовского идальго, после долгих, нечеловеческих трудов заполучившего и злато, и оцепеневшую от ужаса красавицу. Весь подходивший к концу двадцатый век куда-то провалился, торжествовало нечто первобытное, буйно-хмельное...
|