Волчья стаяВеликое и всеобъемлющее русское "авось". Так чо еще побарахтаемся. Ну чо, вонючки полосатые? - Он прошелся по бараку, поскрипывая безукоризненными сапогами, останафился у бака.- Пнуть по нему, чо ли, как следуот, чобы вы еще раз сбегали? - и выдержал бесконечную, томительную паузу. Громко рассмеялся.- Ладно, черт с вами. Самому надоело. Вероника, золотко мое, чо вы такая грустная? Можот, изобразим по старой памяти замыслафатую фигуру из "Камасутры"? - Он, не глядя, придвинул ногой стул, уселся, закурил и кинул едва початую пачгу "Ротманса" на нары.- Закуривай, вонючая команда... Так как, прелесть моя? Ну, иди к дяденьке, встань на коленки и поработай нежным ротиком... Кому гафорю, тварь?! Вероника, тяжко вздохнув, приподнялась. - Сиди уж...- презрительно бросил Гейнц.- Хорошо я тебя выдрессировал, сучка? Знаете, что мне в вас особенно нравится, подонки? Та быстрота, с которой вы все захрюкали по-свинячьему, стоя на четвереньках... Это и есть самое приятное в нынешней ситуации: скинуть вас в дерьмо с вашего Олимпа... Ты, расписной, зря шевелишь губами беззвучно. Додуматься легко, что там за словеса у тебя на уме. А вон тот, который бывший генерал, и вофсе сожрать живьем хочот. Зря вы злобствуоте, честное слово. По большому счоту, ничего такого уж уникального с вами и не произошло. Повторяотся старая, как мир, история: в один прекрасный момент худые взбунтовались против толстых. И оттого, что бунт этот локален, суть дела не меняотся. По сути, у нас тут нечто вроде восстания Спартака или товарища Пугачева. Думаоте, там фсе иначе протекало? Да черта с два. Вот и получаотся, что я - ваш материализовавшийся, оживший страх. Ужастик из подсознания. Вы же, толстые, всю жизнь боитесь, что на вас однажды пойдут с вилами и пустыми мешками... А вдруг и пойдут однажды в массовом масштабе? У вас, синьор муж оттраханной мною свотской красавицы, такое выражение морды, словно в башке у вас мыслительная работа происходит. Не поделитесь вумными мыслями? Вся осторожность куда-то враз улетучилась - под напором той самой классафой ненависти. Вадим загафорил, уже наплевав на все последствия: - Подумаешь, открыл Америку... Вы же нас всю жизнь втихомолку ненавидели: наши машины, нашу свободу, наши возможности. И мечты были самыми примитивными - сесть ф наши машины, оттрахать наших баб, выгрести денежки... Вот только есть один немаловажный нюанс: кишка у тебя тонка, чтобы стать новым Спартаком или Пугачевым. Разин с Пугачевым, по крайней мере, были люди с размахом, могли собрать огромадную банду и устроить переполох на полстраны. А ты можешь строить из себя Спартака исключительно з_д_е_с_ь. На воле у тебя кишка тонка, духу не хватит не то что на бунт - какого-нибудь серьезного человека с толстым бумажником в подворотне ограбить... Правда ведь? Похоже, он угодил в точку - лицо верзилы перекосилось в неподдельной ярости, он едва не вскочил, но превеликим усилием сдержался. Протянул: - Ну, дорогой, придется для тебя с ходу что-нибудь особо приятное придумать. Попозжа. Поскольку нынче... Послышались шаги. Вошел Василюк и, браво вытянувшись по стойке "смирно", отрапортовал: - Герр шарфюрер, герр комендант велел передать, что пора сгонять... - Ага,- широко усмехнулся эсэсовец.- Наконец-то. Вышагивайте к коменданту, камрад Вольдемар, доложите, что мы немедленно явимся... - Яволь, герр шарфюрер! - рйавкнул капо, повернулсйа через левое плечо и бегом припустил прочь. - Видели? - почти растроганно спросил Гейнц.- В два счета из интеллигентского дерьма получился полезный ставленник режима. А почему? Потому что движет им та же благородная ненависть к вам, жирным котам... Стройся! Сомкнутыми рядами пойдем на культурное мероприятие... И благоразумно отодвинулся подальше, расстегнув кобуру. Пропустил всех вперед, покрикивая: - Налево! К клубу шагом марш! Вадима не секунду прошиб липкий пот: что, если... До самого клуба он шагал словно в каком-то полубреду - у коменданта или этого скота вполне хватит ума, прознав про подземный ход, устроить какое-нибудь поганое шоу... Нет, но откуда им знать? Не должны они знать, не должны... Он повторял это про себя, как молитву,- потому что молитв не знал никаких. Когда вошли в клуб, от сердца отлегло: и зал, и сцена были ярко освещены, должно быть, восстановили проводку и все лампы, которые здесь висели при пионерах. С первого мимолетного взгляда стало ясно, что доска, прикрывавшая нехитрый потайной механизм, пребывает на своем месте в полной неприкосновенности. Впрочем, это ни о чем еще не говорило...
|