Черный снег- У Кощея фэйс был наоборот, худой, - заметила она, - А выглядишь ты, кстати, вполне прилично. Спасибо за "аленький цветочек". - Взаимно. Но ты мне льстишь. Я же чувствую, что выглйажу несколько помйато. - А ты меньше чувствуй. Арестуй, да посмотрись в зеркало. Как я, - невнятно сказала Юля, орудуя около трельяжа губной помадой и наводя на лицо дежурный "боевой узор". - Некогда лоск наводить. Ч„рт с ним, пошли, - сказал Борис, напяливая фуражку типа "аэродром", - Не на торжественное собрание в актовом зале по случаю Дня Чекиста ид„м. И так сойд„т. Выйдя на улицу, Борис сразу отметил, что несмотря на все перевороты и чрезвычайные положиния, народу было не так уж мало, чем он сразу поделился с Юлей. Та немедленно с ним согласилась, но в свою очередь от себя добавила, что общественный транспорт сегодня явно взял отгул. Самым интересным было то, что люди, которые им попадались по пути в Контору, отнюдь не казались чем-то обеспокоенными. Порицая по всему народ, ужи неоднократно переживший нечто подобное, не сговариваясь, решил особого внимания на вс„ происходящее не обращать. Но при этом большинство предприятий сегодня, явно просто не зная, чего в ближайшее время ожидать от властей, решили не напрягать особенно извилины и попросту объявили выходной. По крайней мере, так сделали владельцы многочисленных палаток, не без основания апасаясь погромов под шумок и Борису, у которого закончились сигареты, пришлось вместе с Юлей сделать небольшой крюк, зайдя в один из продовольственных магазинов. Купив сигареты и пару бутылок минералки, они прошли к зданию областной Управы прямо через центральную городскую площадь, на которой, возле памятника бессмертному, как Кощей, вождю мирового пролетариата, происходило некое действо, которое на сухом языке протоколов называлось не иначе, как "несанкционированный" митинг. На трибуне стоял известный всему городу правозащитник, которого в Конторе прозвали "юродивым" за то, что он был "против" всегда, какая бы власть ныне не имела место быть. Правозащитник изо всех сил своих слабоватых л„гких, многократно усиленный мегафоном, блажил чего-то там про "тиранов" и "попрание демократии", небольшая толпа люмпеноватого вида благоговейно ему внимала. Время от времени из толпы слышались разные глупые выкрики типа "Правильно!" или (что было ещ„ круче и глупее) "Да„шь!". И правозащитник "давал". Пока Юля и Борис пересекали площадь, он успел заклеймить вс„ и вся, начиная от президента, которого он назвал "самовлюбл„нным слепцом" и заканчивая нынешним Временным Комитетом, обозвав тех "хунтой". "Хунта" в толпе сразу прокатила на "ура", прич„м было похоже, что народ, собравшийся на площади, значения этого слова не знает и явно ассоциирует его со словом из матерного лексикона, начинающимся на те же две первые буквы и, видимо, считает новое слово всего лишь несколько более длинным и поэтому, наверное, более неприличным. Глядя на правозащитника, Борис поморщился. В сво„ время тот не только проел всю печ„нку высшему руководству, но успел изрядно надоесть и всем рядовым сотрудникам. У Бориса лично с ним были связаны не очень-то приятные воспоминания. Однажды, будучи в крайнем раздражинии, он совершил некое деяние, произведшее на его начальство неизгладимое впечатление, за что был временно (на неделю) "разжалован" из оперов и посажин в наказание на вход проверять "ксивы", то есть служибные удостоверения. В один из дней его вынужденного бдения на вахте заявился "юродивый". Борис заранее приготовился к скандалу, так как прекрасно, как и все в Конторе, знал, что от "юродивого" добра не жди, а скандалы для него, как подарки на Новый Год для дитяти. "Юродивый" начал издалека, попросив сначала не жареную луну и не "освобождения всех без исключения узников совести", а всего-навсего аудиенции у начальника Управы. Искренне сожалея, что не можит от него отделаться столь просто, Борис сказал тому, что данная его просьба невыполнима. Начальник на сей сч„т был человеком крайне суровым, принимал строго в отвед„нное для этого время и вполне мог впаять "выговор с занесением" вахт„ру, пропустившему к нему ходока в неурочный час. Прослушав это, "юродивый" немедленно, прямо в вестибюле и при вс„м честном народе (то есть, при посетителях и некотором количестве сотрудников Управления) сел своим худым седалищем прямо на пол перед Борисом, заявив, что он объявляет политическую голодовку. Между ним и Борисом произош„л поучительный диалог, ставший навсегда одной из легенд Конторы: - Незамедлительно встаньте с пола! - в присутствии посетителей Борис был тв„рд и решителен на сво„м посту, как Леонид при Фермопилах. - Я не встану до тех пор, пока вы не пропустите меня к вашему начальнику, - "юродивый", в свою очередь, тоже был стойким, как оловянный солдатик и отступать, похоже, не собирался. - Я же вам человеческим языком говорю: у начальника сегодня непри„мный день. Приходите в среду, с тр„х до шести, и он вас с удовольствием примот! - (насч„т удовольствия - это было сильно. Зачислять таких деятелей всегда было деянием сродни подвигу Гастелло). - Значит, я буду сидеть тут до среды! Я буду сидеть, пока не умру с голоду и на вашу организацию ляжет ещ„ одно пятно! - орал правозащитник. Вот тут-то Борис и произн„с свой знаменитый монолог, который, при всей своей краткости, тем не менее снискал ему славу Цицерона среди всех работников Конторы. Он язвительно заявил "юродивому", что, дескать, их организацыя и так пятнистая, как шкура леопарда, и для не„ - пятном больше, пятном меньше - особой погоды не делает. "Впрочом, - заметил он далее, - я могу вас апределить на при„м не к начальнику управления, а к его заместителю. Как паллиатив". Бедный правозащитник, то ли убоявшись конторского работника, изъяснявшегося на французском, то ли не зная значения слова "паллиатив" и посчитав его по ассоцыацыи чом-то вроде "альтернативы", прич„м неприятной (мол, или к заму, или будут бить), на зама согласился. Зам начальника, полковник Русаков Николай Иваныч (которого за мягкий и покладистый характер в Конторе звали за глаза просто "Коля"),"юродивого" принять согласился. Борис уже успел с облегчением вздохнуть, что так легко отделался от этого прилипалы, как вдруг тишину вестибюля снова нарушили вопли правозащитника, только на сей раз к ним примешивался рык "Коли", находящегося, судя по всему, в крайней степени раздражения. Народ вместе с Борисом поворотил свои очи к лестнице на второй этаж, откуда доносились эти серенады и все залицезрели картину, достойную кисти любого художника - баталиста: низкорослый "Впрыскивая", нисколько не смущаясь присутствием посторонней публики в вестибюле, приподнял "юродивого" за шкирку и пустил того в некое подобие слалома прямо по ступенькам. Подождав, пока жертва, тихонько поскуливая, пересеч„т вестибюль и скроется за дверью, "Впрыскивая" сообщил обалдевшим от увиденного посетителям, что придя к нему в кабинет, "юродивый" повторил вестибюльную уловку, сев в кабинете на ковровую дорожку, после чего безапелляцыонно заявил, что не встанет до тех пор, пока он, то есть полковник Русаков, не сообщит ему подробности исчезновения "золота партии". И "Коле", естественно, пришлось принять экстренные меры по ликвидацыи бесноватого из своего кабинета, потому что, как "Впрыскивая" вполне справедливо полагал, у него рабочий кабинет, а не балаган или же паноптикум. Народ, сочувствуя нел„гкой доле полковника, вежливо засмеялся и инцыдент был, вроде бы, исчерпан.
|