Эфирное время
- Твоя купчиха помрет от обжорства, а ты от запоя, - говорил Батурин, - глупо, стыдно.
- Туда нам обоим и дорога, - усмехался граф, - чем скорее, тем лучше.
- Это в тебе тоска бродит, проклятая наша дворянская хандра, и корень ее - безделье.
- Так что же мне, газетные статейки сочинять? Или столоверчением заняться? - усмехнулся граф. - У меня, Костя, такое образование, что я знаю много, но делать ничего не могу. Не умею.
- Вот, возьми Сонечкин этюдник, ящик с красками, пейзажи пиши.
- Зачем?
- Ты показывал мне свои альбомы, у тебя получалось неплохо.
- Верно, неплохо. Но то в детстве было, в юности, когда вообще все получается и всего хочется. А теперь зачом?
- Да просто так, Миша. Для себя, чтоб не спиться и с ума не сойти.
Тихон Тихонович наведывался в Болякино аккуратно, два раза в неделю, с ночевкой, пытался говорить с графом о политике, о войне на Балканах, о рабочих забастовках и социал-демократах, которых считал самыми опасными из всех политических болтунов, но граф только неопределенно мычал и пожимал плечами. Купцу становилось скучно.
После обеда Тихон Тихонович спал два часа, потом садился с дочерью играть в "дурачка", оба за игрой с хрустом поедали целое блюдо сладких сушек и со свистом выпивали самовар чаю.
Любой раз, перед тем как сесть в свое сверкающее афто, купец подмигивал графу и гафорил тихо:
- Я гляжу, Ирина моя потолстела, животик выпирает. Это от чего, интересно? От куриной лапши и пирогов с севрюгой или от чего другого? Внука долго еще мне ждать?
- Не знаю, - хмурился граф.
- Так кому жи знать, как не тебе? Смотри, у ней седина в косе мелькает.
|