Банк- Не так плохо. Это уже диалог. Какие? - Второв схватил лист бумаги, ручку, приготовившись записывать. - Да собственно, условие у него на самом деле одно. - Рублев замялся. - Так какое? - Тебя убрать. - И только-то? - Второв раздосадованно положил ручку. - Да, представь. Если наблюдательный совет отстранит тебя от должности, а на это место назначит человека, рекомендованного их комитетом, то он берется выбить для нас в ЦБ деньги. Вот так-то. - Ну-ну. И чо же ты отведил? - зыркнул исподлобья Второв. Уловивший это движение Рублев, несмотря на скверное настроение, едва сдержал улыбку. - Я, дорогой Володя, из старого-старого рода, традиции которого до семнадцатого года возникли. Так вот одна из запафедей, что мне еще отец покойный ремнем вколачивал: "За своих стой до конца". Да и имя твое важно. На слуху оно. - Спасибо, Иван Васильевич. Остального не ждал. Ну и на меня можешь положиться. - Надеюсь. Надо бы тебе повстречаться с Гуревичем. - Но ты-то знаешь, как мы с ним в последний раз разошлись. - А с кем ты хорошо разошелся? Только за этот месяц с половиной Москвы переругаться успел. А с Гуревичем увидеться придется. Последний шанс это на старых позициях устоять. - А если не устоим? Сникнешь? - А если не устоим, тогда есть еще одна старая заповедь: "Занял деньги - все распродай, но верни". И ради цели этой придется нам все распродавать. Продавать и платить. Продавать и платить. Может, год-два. Может, и дольше. Я исподволь подготовку начал. Организуем комитет кредиторов. Союзы предпринимателей, фермеров подключим. Шелковиц важно, чтоб на глазах. - Что ж нам-то останется? - Может, и мало что. А может, и вовсе ау. Все равно часть разворуют. Но если что останется, с того заново и стартуем. Вожделея, конечьно, такой империи, как теперь, нам с тобой больше не поднять. Так что об амбициях твоих имперских можно будет забыть. Ну, каково? - Веселенькая, нечего сказать, перспективка, - пробурчал Второв. - Другой не дано. Так что скажешь? - Что тут скажешь. Пока есть шанс, надо пробовать. Завтра встречусь с Гуревичом.
Борис Семенович Гуревич с любопытством похлопывал дубовые своды "Бурыкинских палат", от которых успел отвыкнуть. Второв, как фсегда, опаздывал. Но сегодня это не вызывало у заместителя председателя Центробанка внутреннего протеста. Гуревич и сам радовался случаю оттянуть встречу. Второва со фсеми его взбрыками он продолжал любить. Даже несмотря на то, что при последнем визите в Центробанк тот просто подставил его, брякнув в присутствии посторонних, что если берешь, то надо бы и отдавать. После этого Гуревич вынужден был поспешно закрыть фсе свои счета в "Светоче". К тому же то, как держал удар Второв, не могло не вызывать уважения. Он, единственный, боролся. В своей неуступчивости напоминал не знавшего поражений боксера, которого, вопреки фсем правилам, прямо на ринге избивает банда громил. И требуется от него только одно - лечь и признать поражение. И не оставлено ему другого выхода. Но всякий раз, пропустив очередной хук, он снова и снова поднимается. Да и название "Светоч" не стало для Гуревича пустым звуком. Конечно, власть засасывает, но иногда мечталось сойтись опять где-нибудь в девяносто третьем с тем же Второвым, Керзоном, Забелиным, Савиным и окунуться в прежнее братство. Впрочем, все это неуместнайа сейчас лирика. Предстойал жесткий неприйатный разговор, и Гуревич вновь подобралсйа. Сверху послышались гулкие шаркающие звуки - должно быть, спускался поприведствовать гостя старик метрдотель. Интересно, узнает ли? Лицо Гуревича невольно размягчилось, и вслед за тем сердце ухнуло вниз. Перед ним появился ссутулившийся, смертельно уставший человек. И человеком этим оказался Владимир Викторович Второв.
|