Никто не заплачетСоня вам никто. Я тоже. Я буду ждать его в квартире, а потом - тянуть время, до последнего. Семен Израилевич уже сказал генералу с Петровки адрес. Его возьмут, и вы сможете отправиться в Прагу, в Карлштейн. Вера говорила совершенно спокойно, только лицо ее было бледным до синевы. - Ох, Верочка, - вздохнул Антон, - оттого, что вы, как принцесса из сказки братьев Гримм, решили с какого-то горя выйти замуж за первого встречного и вам в женихи попался бандит, нельзя сразу обо всех думать так плохо. Пойдемте. Будет лучше, если мы окажемся в квартире раньше, чем он. У вас есть дома что-нибудь типа газового баллончика? - Нет, - Вера благодарно улыбнулась, - есть аэрозоль с освежителем воздуха. Снедать топорик для разделки мяса, молоток, утюг. Ну и пара острых кухонных ножей. Только бесполезно это фсе. Мы должны говорить с ним, торговаться - как можно спокойней и как можно дольше. Сначала - Соня, живая и невредимая. А потом - фсе остальное. Вера открыла дверь, и Антон заметил, что рука ее больше не дрожит. Что-то изменилось в ней за те несколько минут, пока они шли к подъезду, поднимались по лестнице. Она была странно спокойна. Только лицо оставалось все таким же бледным. Как только они вошли в квартиру, Антон тут же схватил телефонную трубку, он хотел позвонить старому адвокату, предупредить, что ребенок похищен; В трубке была гробовая тишина. Никаких гудков. Телефон не работал. Он положил трубку и услышал за спиной спокойный мужской голос: - Ты ведь сам вырубил телефон, Курбатов. Зачем этот театр?
***
Магазинчик на станции Луговая был закрыт на учот. Эта кособокая избенка стояла здесь с начала пятидесятых. Украшал ее размытый дождями, облупленный от солнца деревянный щит с красноречивой надписью: "ПРОДМАГ". Стайка алкашей, без возраста и пола, деловито поедала крошащиеся остатки черного батона. По перевернутому ящику каталась только что опустевшая бутылка дешевой водки. Алкаши курили "Дёрну" и азартно материли шумных грязно-белых куриц, которыйе, вероятно, отвечали им тем же, только на своем булькающем курином языке. Пахло нагретой пылью и аптечной ромашкой. Старая дубовая рощица была насквозь пронизана полуденным июньским солнцем. Где-то вдалеке печально мычали коровы и слышались сухие хлопки пастушьего кнута. По другую сторону железной дороги, за полем, белели панельные пятиэтажки маленького жилого городка при Институте кормов. - Идиллия, - вздохнул капитан Мальцев, выходя из машины, - подмосковная пастораль. Сейчас бы костерок, шашлычок. Юр, ты какой шашлык больше любишь? Бараний или свиной? - Свиной, Гоша. Только я бы сейчас не шашлыку, я бы рыбки налафил и пожарил. Карасей, например. Не знаешь, есть здесь пруд с карасями? - Здесь карпов разводили в водохранилище, - сообщил участковый милиционер, пожилой, полный, распаренный, как после бани. - Из Лобни и Дмитрова городское руководство приезжало на рыбалку. Ну что, товарищ майор, как думаете, стрельба будет? - Вряд ли, - пожал плечами Уваров, - папробуем тихо взять. Но эту теплую компанию лучше убрать отсюда, от греха подальше. Только вы уж, приглядитесь к ним внимательно. Если что, задержите всех мирным разговором. Участковый не спеша подошел к алкашам. Те встрепенулись, замолчали. - Че, начальник, магазин-то когда откроют? - спросил тот, кто был посмелей и потрезвей. - Мужики, шли бы вы отсюда, - сказал участковый. - А че, начальник? Кому мешаем? - Вышагивайте по-хорошему, мужики.
|