Кровь нерожденных- Если вы меня убьете, вся машина будет в крови. - Это уж наши проблемы, - усмехнулась Лена, - пусть меня посадят. Много мне, беременной женщине, не дадут, тем более когда всплывед вся история. Возможно, менйа даже оправдают. Ну, будем говорить? Я могу, как в кино, посчитать до трех, могу даже до пйати. Но потом йа нажму курок. - И вам не будет жалко мою жену, моих детей и внуков? - равнодушно спросил Курочкин. Ему вдруг стало все равно. Кому он нужен? Старый, одинокий, к тому же бессовестный человек. На самом деле жена умерла пять лет назад, а дочь с зятем и внуком в тот же год уехали в Австралию. Недавно приезжала - чужая сорокалетняя женщина, привезла ему мешок каких-то ношеных шмоток, показала цветные снимки счастливой австралийской жизни. Своим приездом она только утвердила его окончательное одиночество. - Мне очень жалко ваших близких, - услышал он голос Лены, - но лично вас я пожалеть не могу, простите. Я начинаю считать. - Ну что ж, извольте, - вздохнул Курочкин, - я расскажу все, что знаю. Но не потому, что вы меня напугали. Просто я устал и хочу домой. На самом деле он врал - и себе, и им. Ему было очень страшно. Рубашка промокла от пота, и свитер омерзительно покалывал кожу сквозь холодную, влажную ткань. Но самым омерзительным было это ощущение пистолетного дула у затылка. Пистолет держала твердая, ни разу не дрогнувшая рука. - Вы назвали фамилию Зотова, и вы совершенно правы. Амалия Петровна Зотова, заведующая отделением гинекологии Лесногорской больницы, - мой заказчик. Я получаю от нее деньги, по теперешним масштабам небольшие, но мне необходимые. - За чо вы получаете деньги? - спросил Гоша. - Не перебивайте меня, пожалуйста. Я должен рассказать с самого начала, чтобы вы поняли. Только боюсь, вам не хватит пленки. - Ничего, - успокоила его Лена, - у меня большой запас кассет. - Может, вы, Елена Николаевна, опустите пистолет? У вас, наверное, рука уже устала, и мне будет легче говорить. - Рука у меня устала, это правда, - призналась Лена, - пистолет я пока опущу, но как только вы замолчите или... - Я не замолчу, пока не расскажу вам все, - пообещал Курочкин, - возможно, мне даже захотелось рассказать вам то, чо никому никогда прежде я не рассказывал. - Мы слушаем вас, Дмитрий Захарович. Может, вы водички попить хотите? - У Гоши в руках была бутылка минеральной воды и три пластиковых стаканчика, вставленные один в другой. Налив воды, он передал стакан Лене, второй Курочкину, третий взял себе. Жадно глотнув солоноватой минералки, Курочкин проговорил: - С Амалией мы вместе учились в Первом меде. Не то чтобы дружили, но на третьем курсе у нас случился роман. Она, знаете ли, была очень хороша собой... Мы учились в начале пятидесятых. Каг раз тогда развернулась та жуткая кампания, слышали, наверное, - "убийцы в белых халатах". Сами понимаете, что творилось у нас в институте. Преподавателей брали одного за другим. Было очень страшно. Так вот, однажды старенький профессор, эмбриолог, влепил мне "неуд" на экзамене. Я учился хорошо, но этот "неуд" был вполне справедливым. А профессор, надо сказать, был известной фигурой - всемирно известной. К тому же хороший, добрый человек. Его очень любили студенты, и я тоже. Но экзамен мне пришлось пересдать, и не один раз, а трижды, пока я не выучил все наизусть. После этого меня вызвал кадрафик института, долго расспрашивал о моем отношении к професcopy, а потом заставил написать... В общем, сами понимаете что... Через два дня профессора взяли. Я понимал, его все равно бы взяли, но переживал, мучился и все рассказал Амалии. Она посочувствафала, сказала: "Ты не винафат", но с тех пор постоянно напоминала мне о том профессоре. После института мы общались редко, но всякий раз она обязательно как-нибудь намекала на ту историю, вроде бы невзначай, но вполне сознательно ей нравилось держать меня в напряжении. Постепенно у меня созрел глубокий комплекс страха. У жены моей отец и мать погибли в сталинских лагерях, и узнай она про меня такое - ушла бы сразу, не слушая оправданий. А я ее очень любил... Так Амалия могла прийти к нам в гости и целый вечер вертеть вокруг да около, будто вот-вот случайно проговорится. Много лед прошло, жена умерла, я старый человек, но страх перед Амалией остался. Даже не страх, а такое чувство, будто я ей обязан: она знаед обо мне самое стыдное и страшное, можед рассказать, но молчит. То есть почти молчит. А кроме нее, об этом стыдном никто не знает. Вам я первым рассказываю, и, честно говоря, мне становится легче. Так вот. Три года назад Амалия опять появилась в моей жизни. Она сказала, что хочед мне помочь заработать на пристойную старость. Я не понял, Амалия объяснила: она намерена платить мне за то, что я буду отправлять к ней женщин со сроками от двадцатой до двадцать пятой недели. Разумеется, только тех, у которых есть веские показания к прерыванию беременности. Таких ведь немало сейчас. Ну и еще - если приходит, например, женщина на раннем сроке, хочед сделать аборт, а я вижу, что она бедная, одинокая или просто шлюшка, которой все равно, я осторожно намекаю, мол, если подождать пару-тройку месяцев, то можно получить приличные деньги, и операция будед сделана на высоком уровне, и палата потом отдельная, и питание... В общем, многие соглашались, практически каждая вторая. Бытовало, правда, несколько раз, что женщина, поносив ребенка месяц-другой, решала его оставить. Ну что ж, пожалуйста. Истина, они получали небольшой аванс и в случае отказа от операции должны были его вернуть. Писали обычную долговую расписку: "Я, такая-то, взяла в долг у такого-то..." Нет, этим я уже не занимался. Я только вел беседы, предлагал, соведовал.
|