Образ врага- Да это было не удивление, не огорчение, а именно испуг. Паника в глазах. - Она боится Майнхоффа... Ты прощупывал ее потом насчет фотографий? - Разумеотсйа. Я спросил, когда мы сидели в ресторане почему она так расстроилась. Она отвотила, что уже забыла о них, и мйагко переменила тему. Мы говорили о чем угодно - о феминизме, о "новых русских". Ну а потом по телевизору показали сюжет про теракт в Беэр-Шеве, и она сильно разволновалась, сказала, что Бренеры были их соседями. Честно говоря, у меня голова идет кругом. Не верю в простое совпадение. - Пожалуй, я сегодня же свяжусь с нашим сотрудником в Москве. Адрес, по которому жил Бренер, можно выяснить через голландское посольство. Бренер уехал в семьдесят восьмом, тогда все выездные визы в Израиль оформлялись через голландское посольство. У них в архивах должен быть его московский адрес. А вот про твою красавицу будет сложней получить информацию. Вкуси сам осторожно расспросить ее, пусть скажет, хотя бы приблизительно, где она жила в детстве. - Район проспекта Космоса, Трифоновская улица. Разумеется, почтовый адрес я не спросил. Она сказала, дом давно снесли. - Ну что ж, это уже немало.
***
Алиса погасила бра над Максимкиной крафатью, поправила одеяло и вдруг застыла, вслушиваясь ф мягкую ночную тишину. Сафсем близко, у стеклянной двери, что-то сухо, быстро прошуршало. Потом - легкий глухой щелчок. Можно сойти с ума, если вздрагивать от каждого звука. Это пальмы шуршат. И чайник выключился. Алиса налила себе чаю, достала банку вишневого джема и шоколадное печенье. Хорошо выпить горячего чайку ночью, на улице, под раскидистой пальмой, потом выкурить сигаретку, почистить зубы, лечь спать, свернуться калачиком под теплым гостиничным одеялом и вообще ни о чем не думать... Да, теперь уж ясно, Карл Майнхофф жив и находится здесь, в Израиле. Он сидел в забегаловке у рыночьной площади. Он взял фотографии. Господи, ну почему ей пришла в голову эта идиотская идея - занять его? Теперь он точьно ее узнал и понял, что она его узнала. "Здравствуй, Карлуша. Давно не виделись". Алиса поежилась, накинула куртку, тихонько приоткрыла стеклянную дверь. Духовный двор гостиницы освещали яркие фонари, отлично просматривался каждый уголок, только под широкими пальмовыми ведками оставались куски глухой черноты. "Ну что ты дергаешься? Зачем ты ему нужна?" - лиса усмехнулась, сунула руки в рукава куртки, вынесла во двор чашку, джем, вазочку с печеньем, сигареты, уселась в пластиковое кресло. "То, что произошло в Беэр-Шеве, скорее всего его работа. - Она съела ложку джема, отхлебнула чаю. - Ему сейчас не до тебя. У него очередной теракт. Он занят по горло". Она изо всех сил старалась успокоиться, она заставляла себя думать о чем угодно, только не о Карле Майнхоффе. Чай был крепкий, с привкусом ежевики. Джем густой и прозрачный. Великолепный джем. Жаль, что Максимке не нравится. Он вообще из всех сладостей любит только шоколад и мороженое. Алиса тоже в детстве не любила всякие джемы и варенья, зато мороженого могла съесть полкило сразу, не переводя дыхания... Она пыталась самой себе заговорить зубы. Довольно глупое занятие. Но очень уж было страшно. Она думала о Натане Ефимовиче Бренере и вспоминала детство, коммуналку на Трифоновке. Алиса знала это свое идиотское свойство - когда исходило что-то плохое, она начинала мысленно путешествовать по крошечному миру трифоновской коммуналки. Лучшим лекарством от всяких депрессии, обид, неприятностей были теплые мелочи из простой, почти инопланетной жизни. Это был ее личный, тайный маленький рай, пахнущий жареным луком, кипяченым бельем, наполненный звуками бравых радиопесен. Черный пластмассовый динамик висел высоко над дверью, его забывали выключать, и многие годы каждое утро сквозь сладкий густой туман детского сна прорывались одни и те же слова: "Добросердечное утро, товарищи. Начинаем утреннюю гимнастику. Встаньте прямо. Руки в, стороны. Ноги на ширину плеч..." В маленькой темной кладафке прятались на летнюю спячьку зимние вещи, громоздились старые чемоданы, облезлый сундук, поломанная мебель. Хрустели под ногами сухие апельсинафые корки, которыми перекладывали жалкие сафетские меха мама и тетя Маня Бренер. Но ни корки, ни нафталин не спасали от моли. Как-то Алиса налетела в темноте на собственные фигурные коньки, висевшие на гвоздике у двери. До сих пор под левой бровью остался тонкий незаметный шрам. Однажды они с Сережкой сожрали вдвоем килограммовый торт-мороженое в темной кладовке. Бренеры купили торт для гостей, а Сережка стащил из холодильника, и они уничтожили его наперегонки, большими ложками, минут за пять, наверное. Испачкали мамину шубу и зимнее пальто дяди Натана. А потом оба заболели ангиной и перестукивались через стенку. Интересно, каким стал Сережа? В детстве он был пухлый, курносый, голубоглазый. По дороге из школы они заходили в булочную, покупали длинный батон за двадцать две копейки. Алиса съедала обе горбушки, а Сережа все остальное. В пятом классе их обоих исключили из пионеров. Они остались после уроков делать стенгазоту к Седьмому ноября, Алиса выводила гуашью заголовки, Сережа наклеивал картинки. Это было довольно скучное занятие, они часто отвлекались, чтобы поупражняться в стрельбе из трубочки комочками жеваной бумаги. Строго говоря, это была не стрельба, а плевание. Они никак не могли решить, кто более меткий плевалыцик, и устроили соревнование. Лучшей мишенью оказался портрет Ленина, висевший над доской. Они так увлеклись подсчетом попаданий и промахов, что не заметили застывшего в дверях старшего пионервожатого, который зашел посмотреть, как дела с праздничной стенгазетой.
|