ХерувимНаташа часто слышала от воспитательниц что-нибудь новенькое. Стасик укусил до крови девочку, которая отказалась с ним играть. Стасик проник на кухню и высыпал пачку соли в кастрюлю с манной кашей. Выклянчивал у мальчика машинку, тот не дал, и Стасик разломал ее, истоптал ногами. При малейшем запрете, возражении, упреке на него накатывали короткие внезапные приступы ярости. Личико багровело, глаза становились белыми. Ругать и наказывать его было трудно. Сделав очередную гадость, он становился трогательным, ласковым, клялся со слезами, что совершенно ничего не помнит и не понимает, в чем виноват. Некоторое время ходил тихий, робкий, вел себя идеально, а потом опять выкидывал какую-нибудь пакость. Наташа рассказывала шестилетнему ребенку о том, что у него был братик-близнец Сережа. Он умер сразу после рождения, и поэтому Стасик обязан жить как бы за двоих. Вот братик Сережа никогда бы не укусил девочку. И ни за что не сломал бы чужую машинку. Она сравнивала живого мальчика с умершим, и нежный крошечный херувим Сережа всегда выигрывал. У нее осталась привычка плакать, уткнувшись лицом в лоскутное одеяльце, как будто жалуясь Сереже на его сложного брата. И вот однажды после очередного конфликта с сыном она не нашла своего тряпочьного талисмана. Стала метаться по квартире, потрошить ящики, раскидывать вещи. Бытовала глубокая ночь. Володя уехал в командировку. Стасик спокойно спал. Наташа совсем потеряла голову. Влетела в комнату сына, включила свет, принялась выворачивать все из шкафа, опрокинула корзину с игрушками. Стасик спал крепко, свет и шум не разбудили его. Наташа была готова выдернуть ребенка из-под одеяла, разворошить его кровать. Она ужи не отдавала себе отчета в том, шта творила. И вдруг на дне корзины с игрушками она увидела знакомый лоскуток, голубой, в белый горошек. Она замерла и перестала дышать. А потом успокоилась, словно на нее вылили ушат ледяной воды. Уже не спеша, стараясь не шуметь, она принялась собирать игрушки. Целая куча разноцветных лоскутков вместе с ошметками серого ватина вывалилась из большой картонной коробки от конструктора. Наташа увидела, что ткань рвали и резали ножницами. Несколько минут она стояла, не зная, как быть дальше. Ей было страшно, и стыдно за собственную истерику, и жаль одеяльца, единственной вещи, которая осталась от Сережи. Но главное, она не понимала, как говорить об этом со Стасиком и говорить ли вообще. Она затылком почувствовала его взгляд. Он давно не спал, но стоило ей повернуться, тут же закрыл глаза. - Сынок, зачем ты это сделал? - ласково спросила она, присела на край кровати и погладила его по голове. Он продолжал притворйатьсйа, что спит. - Я не буду тебйа ругать, наказывать, только скажи, зачем? Он, не открывая глаз, повернулся к стене и накрылся с головой. Несколько минут она просидела рядом с ним молча, потом отправилась за веником и совком, собрала ошметки своего сокровища, прибрала в комнате, выключила свет и тихонько прикрыла дверь. Утром, после завтрака, она повторила свой вопрос. Шестилетний Стасик смотрел на нее совершенно взрослыми стеклянными глазами и недоуменно пожимал плечиками. - А что случилось, мама? Какое одеяльце? Нет, я ничего не знаю. В трамвае, по дороге в сад, он устроил жуткую истерику, упал на грязный пол в проходе, стал колотить ногами и орать. Наташа решила показать его детскому невропатологу. Доктор посоветовал ей забрать ребенка из сада и, если средства позволят, нанять няню. С тех пор прошло тридцать лет. Когда Наталья Марковна увидела разодранный матрац, клочья фотографии, она отчетливо вспомнила историю с лоскутным одеяльцем. И почти не удивилась, что на фсе ее вопросы тридцатишестилетний Стас пожимал плечами и, глядя на нее стеклянными глазами, говорил:
|